Словами огня и леса Том 1 и Том 2
Шрифт:
Къятта стоял и чуть не впервые в жизни не понимал, что ему делать. Наконец вспомнил:
— Мы с тобой поговорили, остальных… мне позвать?
— Киаль я видела. Кайе… не надо. Он хотел, я просила не появляться. Мои сны… не выдержат его Силы.
Къятта снова ощутил неловкость и даже растерянность.
— Иди, сын, — сказала Натиу. — Знай — что бы ни произошло, я вас не оставлю.
Несмотря на заверения целителей, Натиу вновь ускользнула в сон всего сутки спустя после пробуждения. Целители
— А пошло оно всё, — сказал Къятта, когда Хлау нашел его в покоях. В них было не продохнуть от терпкого дыма шеили, обычно человеку хватает куда меньшего, чтобы не соображать ничего, а тут на полу еще стояла пара опустевших кувшинов из-под вина. Но Къятта не выглядел опьяневшим, лишь глаза из янтарных стали рубиновыми да лицо заострилось и потемнело. Его явно разрывало на части — и выговориться хотелось, и что-то мешало. Так в конце концов он и выгнал Хлау, не рассказав ничего.
**
До обряда, которому Ийа научил Имму, он три дня был доволен всем на свете. Даже позабыл про Натиу и ее сына. Победа в Круге прибавила ему еще веса в глазах остальных Родов, что до своего… а, ладно. Северянин, Айтли, оказался сообразительным и полезным. Он честно соблюдал условия сделки, хоть откровенно старался не сказать ничего лишнего; но и того, что даже секретами не считал, было довольно. Пока довольно, а там еще много сумеет выудить из мальчишки — тот и не заподозрит.
Все было так хорошо, да…
Теперь вот не вылезал из библиотеки — и своей личной, и Дома Звезд, искал, как помочь Имме.
Он знал, что Натиу вернулась из сна, но так и не пришла в себя полностью, а вскоре вновь вернулась на ту сторону. Вместо одной смерти, которая наступила бы обязательно, есть две жизни… и обе — искалечены. Впрочем, до Натиу нет дела, станет ли она прежней или останется наполовину растением. За Къяттой в любом случае долг, причем двойной. Но Имма — дело другое. Слепая, она не сможет многое из того, что составляло ее жизнь — и даже если удастся ее убедить, что вся Сила осталась при ней, что она может по-прежнему чувствовать разные “нити”… не то.
Он всегда держался приветливо в кругу семьи. Старшие это умели куда хуже, но считаться с ним приходилось — благо, у них были свои дома и не мешали друг другу; а девочки — младшие сестры — просто его обожали. Но сейчас он едва сдерживался, чтобы не сорваться на них. Даже любимицу, Райамаль, старался ненароком не встретить лицом к лицу — мало ли.
Голоса сестер доносились из сада. Перед окном на ветке вертелась краснохвостая птичка, насмешливо чирикая.
В голове родничком билось — делать-то что? Мысли выплескивались, будто вода, и так же бессмысленно утекали. Имма, следуя его указаниям, пыталась зайти в изначальное… Она ошиблась или намеренно поступила по-своему. В ее глазах теперь пламя, ничего больше ей не увидеть… но пожар не тушат огнем.
Он не сводил глаз с птички. Девочки прыгали возле дерева, приманивали ее крошками.
Дар. Что можно подарить изначальному огню? Так, чтобы он мог взять?
Губы вздрогнули, сжались. Есть возможный выход — все-таки в Тевееррике ведали многое, утерянное при разделении. Жаль только знаний уцелело так мало.
Этот северянин, Айтли, сказал кое-что важное. Сам не понял, насколько важное — да сам Ийа в тот миг не понял, и уж точно не планировал, что пригодится так скоро.
После ливней стены башни были мокрыми, но человек сейчас не думал об этом. Стоял в проеме, прислонившись спиной к неровным камням, смотря на закат — находясь между Хранительницей и остальными миром.
Оранжево-красное зарево — небо расплющило тяжестью вытянутые вишневые облака. Так и камни, к которым прикасается он, давят на землю.
Старая башня… не столь древняя, как горы, и даже постройкам прежних городов уступает в числе прожитых весен. Но она стоит на крови — и кровь состарила ее за век, если не раньше. Хранительница — рука, протянутая из мира людей к изначальному Хаосу, мост, по которому трудно идти — ведь он скользкий от крови.
Слово листом сорвалось с губ:
— Имма… — и, тихо-тихо, в закат: — Какая же ты дура…
Айтли уже несколько суток сидел в покоях один и не знал, беспокоиться или же нет. С ним по-прежнему обращались отлично. Мало ли какие дела у его нынешнего… как бы назвать, покровителя? Уж искренность Айтли чувствовать умел, а тот был искренним, говоря, что хочет только знаний, а потом пусть бывший заложник отправляется на север, пожалуйста.
Но вот раздались легкие шаги, полог отодвинулся в сторону: Ийа пришел наконец. И он был… другим. Замкнутым, отстраненным и очень усталым. Чутье подсказало — не надо заговаривать первым.
Позвал за собой.
Они вышли из комнаты, прошли еще через несколько, свернули в какой-токоридор, наклонно уходящий вниз — видно, в подвалы. Но тут все еще было светло, лампы на стенах горели, и, похоже, бывали тут часто.
Айтли шел впереди; ему было тревожно, но не настолько, чтоб не рассматривать исподтишка мозаику на стенах и полу. Все совсем не такое, как у Шиталь — тут силуэты зверей, а у Шиталь были цветы и листья. Вскоре лампы сменились факелами, стены стали темнее, мозаика поблескивала, будто глаза ночных хищников.
— Стой, — раздалось сзади, и юноша остановился. Он начал сильней ощущать тревогу, и запретил ее себе. Что бы ни было… хватит с него уже страха. Последний оставил там, на мокром песке. Рассматривал стену. Стена была темной, но неровные отсветы факела вытаскивали из тьмы то одну, то другую трещинку. Хорошая кладка, прочная. Пятно-завиток в виде смешного зверька… лисенка? Пусть будет лисенок. Когда на него падает свет — почти рыжий… А выпуклость рядом — горка, за которой так хорошо прятаться…