Словами огня и леса Том 1 и Том 2
Шрифт:
Пустота была не только вокруг — в сердце тоже.
Немолодая служанка расчесала Этле волосы после ванны, распущенные, оставила сохнуть. Сунула девушке под нос серебряное зеркало — Этле не хотела смотреть на себя, но все же случайно увидела собственное отражение. Запавшие глаза, обтянутые кожей скулы… дорого дался путь. А ведь там, с помощью Чиньи, почти начала себе нравиться…
Оттолкнула зеркало. Какая, в сущности, разница!
Туман понемногу развеялся, открывая закат. Когда небо стало малиновым, Этле уверилась, что никому не нужна, и собралась идти самостоятельно разыскивать родственников. В груди закипало очень неприятное чувство, и слишком сильным было ее беспокойство — ведь какие-то вести наверняка получены!
На пороге она столкнулась с той же служанкой, которая явилась ответом на пожелания Этле.
— Мне велено проводить тебя…
Против ожидания, девушку повели не в покои кого-нибудь из родных; напротив, скоро идущие покинули жилую часть каменного сооружения и стали спускаться вниз, в галерею, где сама Этле бывала от силы раза два. Стены галереи обильно были украшены каменными изображениями — штрихами намеченными в стенах или выпуклыми. И все это были птицы. Из драгоценного зеленого нефрита, черного обсидиана и белого кахолонга, самые разные птицы. Этле шла, невольно рассматривая барельефы — многие из них казались красивыми, многие устрашали, как например, полный злобы стервятник, терзающий добычу. Взгляд стервятника ощущался спиной, когда Этле уже миновала неприятное место. Наконец служанка отступила назад, указывая на ступеньки, ведущие вниз, в просторную комнату. Этле шагнула на первую из них, не обращая более внимания на провожатую.
Комната с Кругом Птиц… та, где на стенах и потолке высечены десять воплощений будущего и прошлого. Они спят, но порой оживают и предсказывают грядущее.
В комнате стоял маленький табурет, и на нем сидела старая женщина — Белая Цапля, еще более высохшая и острая. Сине-белое платье, сине-белая же накидка с прихотливым узором — странно, зачем бабушка одевается в цвета, больше подходящие для молодых? — подумала Этле. Уж с молодостью в ее представлении Белая Цапля не сочеталась никак — будто и родилась она уже пожилой, сухой и суровой. И половину времени проводит в этой комнате, ожидая знамения. Понятно, почему она и встречу назначила здесь — под взглядами барельефов Этле тяжко было даже дышать.
— Ну, здравствуй, любимая внучка, — проскрежетала женщина.
— Аньу… — девушка хотела вежливо поклониться, но вышел судорожный кивок.
— Если мне не изменяет память, мы направили вас на юг не для того, чтобы некая девица разыгрывала из себя сбежавшую героиню?
— Я просто… — Этле много слов заготовила, чтобы обосновать необходимость побега, но теперь понимала, что ей нечего сказать в свое оправдание. Все же щемящая тоска заглушила страх перед двоюродной бабушкой:
— Скажи, Айтли…
— А, ты думала, его оставят в живых? — протянула Белая Цапля. — Что же, я потрясена твоей наивностью.
— Ты… хочешь сказать… — похолодела Этле.
— Я ничего не хочу сказать, даже не имею особого желания разговаривать с тобой вообще. Я разочарована. Поначалу тебе изменяет преданность Тейит, потом связь близнецов, которой вы так гордились! Пожалуй, ты и в самом деле никто.
— Что они сделали с Айтли? — осипшим голосом произнесла девушка.
— Почем я знаю? О подробностях, — Белая Цапля прищурилась, — мне не докладывали. Южане разозлились на твой побег и гибель своих остолопов — рабочих в Долине Сиван…
Она привстала, подалась вперед:
— Постой, может быть, ты попросту потеряла рассудок? Или тебя сами южане вышвырнули из Асталы, а нам все наврали?
— Нет, — непослушным голосом произнесла Этле. Именно в этот миг она поверила окончательно — будто ветерок прошелестел под каменными сводами, коснулся лица, принес прощальное слово.
Этле стояла, прислоняясь к стене, будто став высеченной в камне фигурой, и не слышала больше, как распекала ее Белая Цапля. О, пожилая северянка умела это делать — недаром еще в раннем детстве близнецы боялись ее больше, чем сказочных чудищ. Но не сейчас. Голос щелкал, размеренный и хлесткий, а Этле бездумно рассматривала барельефы на стенах и потолке. Круг Птиц… Раскинувшие крылья, кружатся каменные летуны, с виду свободные, а на деле навсегда скованные волей изобразившего их мастера. Но ведомо им гораздо больше, чем обычным людям — кто знает, может, и не сознают каменные птицы своей несвободы? Ведь там, где они душой, нет ни стен, ни границ…
А голос все щелкал по ушам, негромкий и неприятный.
— Ты должна была понимать, что подобные выходки…
— Аньу! — вскрикнула девушка и указала на потолок.
— Как ты смеешь перебивать! — вспыхнула Белая Цапля.
— Глаза… — растерянно произнесла Этле, не глядя на бабушку. Над головой мерцали глаза Орла и Грифа — Охрана противостояла Раздору, протянутая рука — разбитым черепкам. И не понять было, чьи глаза вспыхнули первыми.
— Это всего лишь… случайность, — Белая Цапля пожевала губами, стараясь не выказать беспокойства. Ей почудилось нечто… но толком и не понять было, что. Некий отблеск… верно, девчонка говорила о нем. Но девчонка не стоит внимания, она горазда только на выдумки и бездумные выходки. Где это видано, чтобы Круг Птиц предупреждал маленькую дуреху, а Сильнейшей достался лишь отзвук? — и, раздраженно махнув рукой, отослала внучку.
Оставшись одна, девушка зарыдала.
— Почему ты молчал, не позвал меня? — вырвалось у нее, и на миг она почти возненавидела брата. Что он сделал? Неужто отказался от сестры, решив, что та бросила?
— Я бы вернулась, — бормотала девушка, глотая слезы. — Я бы исправила всё… Почему ты не захотел?
**
Дорога от Тейит
Постепенно туман уходил, окутывал путников лишь по утрам и по вечерам. Грис — черная с подпалинами, со смешным именем Перепелка — оказалась на диво послушной, и, в общем, сидеть на ней было почти удобно. Через неделю пути мышцы почти перестали болеть. Мошкара не мешала — трава хола наконец стала расти вокруг, ее сока хватало надолго. Этот путь был совсем не похож на тот, что проделал в Тейит вместе с отрядом Элати. Сейчас полукровку окружали спутники по большей части доброжелательные, а с безразличными они друг другу не мешали. Ему даже не хотелось уже узнавать, зачем он понадобился в Долине — меньше знаешь, душевное расположение лучше.
Огонек пристрастился слушать разговоры старших товарищей — по вечерам те часто собирались, рассказывали разное, вспоминали. Все интересно было узнать, откуда шрам — знак на щеке и Кави и у Тилави — через все лицо?
Охотничьи байки слушал с неослабевающим интересом, про древние похождения разных людей, оставшихся в памяти — тоже. А вот про юг — не любил. Про стычки с югом в до сих пор не поделенных землях слушать едва — едва мог — казалось, наизнанку кто Огонька выворачивает.
Ну зачем, хотелось взмолиться. Зачем нести самое тяжкое сюда, где так хорошо и уютно?
Хотя совсем уж беспечальной дороги все равно не вышло.
— Что-то не так? — сказал Огонек, пытаясь лепить из глины фигурку кессаль. Кави присел рядом, попросил показать фигурку, кивнул одобрительно.
— Лачи упомянул сегодня при нас…. Ты слышал, что двое его племянников, близнецы, отправлены были заложниками на Юг. Девушка вернулась — к Лачи прилетел голубь с известием.
— Он нас отыскал? — удивился мальчишка.
— Мы проехали одну из деревень с голубятней Хрустальной ветви, воздушная почта у них как грибница — незримо повсюду, только не под землей. Айтли, Этле — ведь Ила была и их нянькой тоже. Лачи сказал, что слухи дошли — его племянника убили южане в так называемом Круге, узнав про смерти в Долине. Быть может, ты знаешь. Любимая их забава… Не знаю, что пришлось ему перенести. Лачи сказал… Ладно, неважно. Хоть девочка сумела сбежать, не хочу и думать, что с ней бы сделали.