Словарь Ламприера
Шрифт:
— Но это совсем не то, что я думал, — шипит ему Ламприер.
— Просто руководствуйтесь тем, что делают другие, — советует Септимус, вгрызаясь в кусок свинины с тарелки Ламприера, — и перестаньте шипеть.
Почти все игроки нашли себе партнеров, последние пари заключены, и игра, кажется, вот-вот начнется. Карга вздымает свою клюку в полном молчании.
— Игра кубков! — визгливо провозглашает она.
— Хрю! — хрюкают Септимус, граф и прочие игроки.
— Приз ожидает победителя, так приступим же к игре!
— Пифойгия! — восклицают все присутствующие, за исключением Ламприера. «Пифойгия?»
— А каков приз? — спрашивает он Септимуса, когда шум смолкает.
— Сами увидите, — отвечает Септимус.
Карга отходит к камину. Первая пара игроков занимает свои места.
— Ешьте больше свинины, — советует ему Септимус, и граф согласно кивает.
— Чем больше свинины, тем выше шансы, — подтверждает он.
Первая пара уже приступила к первому раунду. Один из игроков осушает стоящие перед ним кубки по порядку: арак, бренди, вермут и так далее, тогда как его партнер занял позицию возле чаши с бобами.
— Следите за ритмом, — настойчиво говорит Септимус, — ритм — это все.
После того как осушается каждый третий кубок, игрок в дальнем конце комнаты вынимает один боб и запускает его по тщательно рассчитанной параболе в пустой кубок, который пьющий игрок держит перед собой, в то время как другой рукой тянется к следующему. Из девяти брошенных бобов только три долетают — динь! — до подставленного пустого кубка, которые тут же снова наполняются, для того чтобы в игру могла вступить следующая пара.
— Слабый раунд, — изрекает граф.
К тому моменту, как первые игроки заканчивают этот раунд, тот, который пил, уже шатается, и его скромные возможности вызывают у зрителей лишь презрительные смешки.
— Хоэс! — выкрикивает Карга.
Это служит началом второго раунда игры, и первая пара игроков опускается на колени, первый перед Архонтом-басилеем, а второй перед той самой Каргой. Кажется, они что-то просят у них, но безрезультатно. Тем временем свои места заняла вторая пара игроков, один пьет, другой бросает, бросает и пьет, зубровка, имбирное пиво — пс-с-т, динь! — коньяк, ликер, мадера и так далее, пока пять попаданий из шести возможных, довольно неплохо.
Внимание Ламприера приковано к первой паре игроков, которые упрашивают о чем-то Каргу и ее жалкий придаток, Архонта-басилея.
— Не надо слишком переживать из-за второго раунда, — говорит Септимус.
— Но что они делают?
— Один из них убеждает Архонта-басилея взять в жены Каргу, второй упрашивает Каргу выйти замуж за басилея; но не обращайте внимания, это просто интерлюдия, считайте, что они просто переводят дыхание.
— А мы не проиграем, если…
— Нет, ни в коем случае. За всю историю Поросячьего клуба еще никому не удавалось уговорить ни одного из них. Считается хорошим спортивным тоном попытаться, но поберегите свои силы для…
— Хютрой! — кричит Карга, как только игроки второй пары осушают последний кубок. Они поймали семь из девяти бобов, и тот, что пил, держится лучше, чем можно было ожидать. Первая пара переходит к заключительной части игры, к своего рода пантомиме.
— Что это? — шепчет Ламприер.
— Здесь определяется победа или поражение, — отвечает Септимус — Претенденты импровизируют какое-нибудь драматическое действие широкого трагического содержания; единственное жесткое и непререкаемое условие — действие должно окончиться смертью Архонта-басилея. Вот, смотрите.
Один из игроков до этого делал вид, что пытается установить лестницу, тогда как другой неистово отмахивался от воображаемых пчел. Внезапно оба они бросаются к Архонту-басилею с чем-то, что может быть котлом, делая вид, что держат его каждый со своей стороны, и вываливают его воображаемое содержимое на голову королю. На это раздается несколько разрозненных аплодисментов.
— Сыграно с подъемом, хотя и бестолково, — комментирует Септимус.
Игра кубков в полном разгаре. Страстные мольбы, хитроумно закодированные высказывания на языке жестов и бобы летают по комнате тут и там. Соперники, закончившие игру, жуют свинину и обмениваются комплиментами по поводу показанных ими представлений.
— Дорогой, я в восторге от того, как ты его убил.
— Сколько раз попал Джордж? Бог мой, да неужто?
— О-о, вы слишком скромны. Это был подлинный Плавт!
Те, кто бросал бобы, жадно пьют вино, спеша догнать своих партнеров, среди закончивших игру соперников царит дух товарищества. Граф отправился искать своего партнера. Игра идет своим чередом, и лишь когда Уолтер Уорбуртон-Бурлей и Боксер готовятся приступить к игре, Ламприер понимает, что они с Септимусом остались последними.
— Остались только мы! — говорит он своему партнеру, но Септимус занят обменом вызывающими взглядами с Боксером.
— Они здесь единственные, кого необходимо обставить, — доверительно сообщает он Ламприеру.
— Но вы же не думаете в самом деле, что мы победим? — Ламприер ошеломлен свалившейся на него ответственностью.
— Пожелайте, чтобы это случилось, — неожиданно наносит удар Септимус — Я поставил на нас все ваши деньги.
— Что-о?
Так и есть, пола его камзола пуста… видение в красных локонах и кремовом атласе, ловкие пальцы под боком, ох ты дурак…
Нет ничего неожиданного в том, что Ламприер бросается на Септимуса с кулаками. Но судьба против него: Септимус уклоняется. Ламприер взбешен. Он смотрит на своего партнера несколько долгих секунд. Может быть, попытаться еще раз? Он разъярен, но к тому же и удивлен самим собой, что-то близкое к азарту смешивается в нем со все еще сильным желанием разбить Септимусу нос, но воинственный пыл угасает, да и Септимус уже извиняется… черт, мы и впрямь можем выиграть! Новое, непреодолимое желание нарастает в нем — желание сделать что-нибудь по-настояшему дурацкое и преодолеть все трудности. Может, это и есть верная мысль?