Словарь запрещенного языка
Шрифт:
Еще роман. Владимир Кислик, многолетний отказник, ученый-физик, какую-то часть срока заключения провел на Азовском море. В городе Жданове (!) строили металлургический комбинат. Работал сварщиком. И был у него самоучитель «Мори» (на иврите означает «мой учитель»). Однажды (он не помнит, кто) привезли ему словарь Шапиро, сказали, что от Эдуарда Кузнецова (участника «самолетного дела», сейчас в Израиле — главного редактора газеты «Вести»). С помощью словаря Владимир Кислик проспрягал все имевшиеся в «Мори» глаголы — во всех временах и возможных формах, исписал толстую тетрадь и переправил с оказией в Москву одному из учителей иврита. Тот проверил и прислал обратно... Так вот учили иврит, когда он был под запретом.
Все это происходило после смерти Феликса Львовича Шапиро. Не выпало ему удачи — подержать в руках свой словарь. Успел он выполнить только первую корректуру. Об этом рассказала по приезде в Израиль Рахель Павловна Марголина, его прилежная помощница, знавшая иврит и переписавшая от руки все слова,
У книг своя жизнь, у людей — своя. Феликс Львович Шапиро, составитель первого, чудом изданного в СССР через 46 лет после революции иврит-русского словаря,
родился возле Бобруйска 17 апреля 1879 г. в семье учителя хедера. Понятно, что он получил традиционное еврейское воспитание. Незадолго до смерти он писал Аврааму Капу, американскому профессору (присылавшему ему книги на иврите): «Право исполнять обязанности раввина я получил, достигнув жениховского возраста, затем (хицацти вэнифгати) — это устойчивое старинное выражение Барух Подольский переводит как «глянул (я) вокруг и был захвачен», то есть захвачен жизнью [а не как в сборнике статей и материалов о Шапиро (Иерусалим, 1983 г.): «посмотрел и передумал». По смыслу близко, но оттенок другой].
В 18 лет он начинает учить русский язык, читает русских классиков. После учительского института всей душой стремится в Санкт-Петербург, но въезд зуда ограничен для евреев и, узнав, что «вид на жительство» может дать диплом дантиста, переквалифицировался, стал дантистом на час. Итак, с 1905 года Феликс Львович в Петербурге. В 1907 году он женился на Минне Лазаревне Вайс, красавице, которая была ему верной спутницей на протяжении более полувека.
Сначала были частные уроки иврита, затем преподавание в училище ОПЕ — Общества для распространения просвещения между евреями в России. Об этом обществе можно прочесть в книге Михаила Бейзера «Евреи в Петербурге» (141-я книжка издательства «Библиотека Алия», 1990 год). Отмечу только маленькую неточность. Автор сообщает, что Шапиро жил в Петербурге до 1915 года, тогда как сам Феликс Львович в большой и увлекательной научной работе о горских евреях-татах сообщает, что с 1913 по 1923 годы он жил в Баку. И в Баку, и до этого в Петербурге, он много печатается. Достаточно назвать несколько его работ, чтобы понять область его интересов: «Старый и новый хедер», «Высшие школы еврейских знаний (ешиботы)», «Страницы из истории женского образования», «Книги пророков», «Народная школа и реформа «хедера», рецензии на книги «Детство» и «Воскресение» Толстого, «Дон-Кихот»Сервантеса, на сказки «Тысяча и одна ночь» — в связи с их переводом на древнееврейский. Всего 84 работы на трех языках (перечень составлен самим Феликсом Шапиро). Еврейская тема, идиш и иврит с 20-х годов уходят в подполье и возникнут только в конце 50-х. 85-й пункт перечня гласит: «Это уже 1956-й год. Оттепель — курс языка иврит. Грамматика, хрестоматия и словари. Словарь принят в печать Издательством литературы иностранных языков». Из всего намеченного напечатан только словарь, и то после смерти автора. Он умер в 1961 году. Чем он занимался почти 40 лет? Организовал первую Азербайджанскую опытно-показательную трудовую школу, учил учителей создавать учебные пособия и политехническое оборудование. Надежда Константиновна Крупская в 1933 году написала похвальный отзыв на его «Передвижные выставки учебно-наглядных пособий в борьбе за политехнизацию школы».
Ведь все же как-то надо жить,
Ведь могут вправду задушить Всё — здравый смысл и волю...
Наум Коржавин
Дом для беспризорников он организовал еще до Макаренко. Из Баку переехали в Москву в 1924 году. Работал в Книготорге и в Комитете трудовых резервов. Вышел на пенсию. «Был старый, — пишет дочь, Лия Феликсовна Престина, — надломленный, больной человек. И вдруг... оживает... молодеет».
Феликса Шапиро в середине 1953 года приглашают работать в МГУ, на факультет восточных языков, и в Институт международных отношений, и в Высшую дипломатическую школу. По понятным причинам его ученики — не евреи. А он преподает им язык Талмуда и Танаха. Письма из Москвы полетели во все концы мира. И стали поступать книги и словари. Шапиро понял, что без иврит-русского словаря не обойтись. Значит, он его должен сделать. Обязан. Это его миссия. Получив толковый
словарь Авраама Эвен-Шошана и словарь Меира Медана, он приступает к делу. В течение всей работы, занявшей почти 8 лет, Феликсу Львовичу помогали его ученик и ассистент Абрам Иосифович Рубинштейн и Рахель Павловна Марголина. Труднейшей задачей для Шапиро стало нахождение русских эквивалентов, и по оценке специалистов, точность в разграничении значений и их оттенков средствами русского языка превышает иногда точность исходного материала.
Вот мы и вернулись на круги своя, к словарю, — главной работе и итогу жизни Феликса Львовича Шапиро.
Я думаю, что мне удалось прочесть о Феликсе Львовиче все, что написано о нем (до сих пор) и все, что написал он сам. Но благодаря внуку Шапиро, Володе Престину, мне посчастливилось посмотреть видеопленку, на которой Феликс Львович заснят в кругу семьи и друзей. На седер Песах празднуют его 80-летие. Он в черной кипе, ермолке, сохранившейся, наверное, от отца. На экране много молодых лиц — внуки, их друзья. Они внимательно слушают объяснения Феликса Львовича. А он, полный вдохновения, рассказывает, что такое марор и зроа и харосет (атрибуты пасхального седера). А потом он поет и все поют, он танцует и все танцуют. Он так любил песни на идиш! Юлия Ратнер, племянница Рахели Марголиной, исполняя просьбу Шапиро, обегала всю Москву, чтобы купить для исполнительницы еврейских песен Нехамы Лифшиц самый большой букет...
...И по всему этому я без всякого усилия представляю себе, как он входит в мой ульпановский класс, где я учу азы иврита. «Мори» (мой учитель) — грузный человек низенького роста, уже седой, без шляпы и усов, каким был в молодости, и даже без галстука, мы ведь в жаркой стране и... дома. Он говорит: «Алеф — первая буква еврейского алфавита, ее цифровое значение — один, единица. Посмотрите, как красива эта буква. И он пишет ее на доске: ““. Вот вы и стали грамотными людьми. А известно ли вам, как называют на иврите безграмотного человека? (эйно иодея цурат алеф) — тот, кто не знает изображения алефа...
Мне кажется, его глаза смеются. Но чудеса только начинаются. Он говорит: «Наша неделя начинается после субботы». ' (йом алеф) – первый день недели, воскресенье. Как просто, как логично: день первый, йом алеф... Есть много свидетельств того, что словарь Шапиро стал для многих не только и не столько словарем, но и учебником истории, иудаизма, кратким курсом сионизма, энциклопедией еврейского духа, родником творческого вдохновения. Вот и для меня это беседа с мудрым, удивительным человеком, о котором до сих пор было так мало рассказано. И сколько тайн он унес с собой!.. Интересующимся могу сообщить, что пять первых материалов, связанных с именем Шапиро, были опубликованы в 17-м томе Еврейского самиздата в 1979 году, к 100-летию со дня его рождения — авторы этих материалов тогда были в отказе, потом почти все приехали в Израиль. Усилиями одного из них, Семена Кушнира, бывшего иерусалимца, был составлен и вышедший в 1983 г. в Израиле сборник статей Ф.Л. Шапиро и материалов о нем.
Чтение некоторых работ Шапиро навело меня на мысль, что в Феликсе Львовиче остался нереализованным талант писателя, может быть, драматурга. Его исторический очерк о старом и новом хедере в Бобруйске можно ставить на сцене, например, в жанре хасидского мюзикла. Жаль, что на бумаге я не могу доказать вам этого... По словам Володи Престина, дед так увлекательно и живо, вместо русских народных сказок, рассказывал ему истории из Танаха, что оживал каждый рисунок Гюстава Доре.
Не скрою, мне приятно думать, что многие тысячи репатриантов узнали о личности автора уникального словаря из моей давней радиопередачи, которую по просьбам радиослушателей неоднократно повторяли. Но, выразив надежду, что в честь 30-летия выхода в свет словаря (1993) будет организован специальный вечер, я не предполагала, что дочери автора словаря, Лие Феликсовне Престиной, удастся в короткий срок организовать такой вечер в Беер-Шеве. Зал был переполнен. Затем подобные вечера прошли в других городах.
И, наконец, мне удалось установить факт, о котором не знал никто из родных Феликса Львовича. Оказалось, что он писал стихи. Уезжая в Израиль, Рахель Марголина оставила у близких знакомых пакет, обозначив его кодом «Японская шкатулка». Кто бы ни был, сказала она, если он придет в их дом и произнесет слова: «Японская шкатулка», — ему можно отдать этот пакет. В 1965 году сестре Рахели, Ципоре (она жила в Израиле), удалось съездить в Москву. По просьбе Рахели Павловны она встретилась с К.И.Чуковским. О второй просьбе вы уже догадались. Что же хранилось в таинственной шкатулке? В ней были письма погибшего на войне сына Рахели Марголиной и... стихи Феликса Львовича, обращенные к ней самой и написанные на иврите. Он писал их в 1960 году, за год до своей смерти. Рахель Павловна бережно хранила его стихи до последнего дня своей жизни. Когда на ее могиле (она ушла из жизни в 1971 году) ставили памятник, тот же друг, что годами хранил «Японскую шкатулку», только что сам ступивший на землю Израиля, положил в его подножие горсть земли, привезенной с могилы Шапиро, с подмосковного Востряковского кладбища. Но где же мне искать эти стихи? Из четырех сестер Марголиных в живых осталась только Кция Павловна, но она приехала только в 1973 году и понятия не имела, о чем речь. Стихи, видимо, оставались у сестры Ципоры. Однако и ее уже нет на свете. Из всех родственников я выбрала ее сына, может, потому, что он учитель. Авремеле (так все называют Авраама) удивился моей просьбе поискать в архивах покойной матери пакет со стихами на иврите. «Какие стихи! Никаких стихов у меня нет». Как в детективном фильме, я попросила его на всякий случай записать номер моего телефона. Через две недели звонок. Авремеле строго спросил, кто я такая и почему мне известно, что хранится в его доме. «Как вы узнали, что стихи именно у меня?». А я, еще не веря удаче, ответила как герой Шолом-Алейхема: «Вычислила». Он был поражен. Он их нашел. И, не доверив почте, привез мне их сам, из Кирьят-Гата в Тель-Авив. Так мы узнали, что Феликс Львович на старости лет не просто увлекся, но и полюбил, был по-юношески влюблен в свою верную помощницу, умную, преданную, благородную и красивую Рахель Павловну Марголииу. Вот они, эти узкие листочки тугой желтоватой бумаги со столбиками стихов на иврите, написанные его рукой...