Словен. Первый князь Новгородский
Шрифт:
— Я согласен с вашим решением.
— Ты близко общался с Довбушем. Что это за человек? Он столько лет безвыездно жил в Галкино, что мы о нем почти ничего не знаем.
— Да как сказать… Обыкновенная, ничем не примечательная личность. Живет сегодняшним днем, заглядывать в будущее не умеет и не любит. Не глуп, но и особыми способностями не блистает… И еще. На него очень большое влияние оказывает его жена, германка Гудни. Волевая и смелая женщина. Он порой поступает под ее диктовку.
— Женщина — это плохо, — встрепенулся Брячислав. — Там, где женщина, там беда.
— Ну, это сильно сказано, — возразил Бранибор. — Бывают женщины с государственным
— Ну уж нет. Я слабое сословие близко к власти не подпущу.
— Ладно, не столь это страшно. Просто нам, князьям, на первое время надо под свою опеку взять нового правителя, следить за его действиями и при случае подсказывать, подправлять, вразумлять где надо…
— Если он позволит, — скривил узкие тонкие губы Брячислав.
— На то мы и князья — главная опора великого князя! Если не мы, то кто еще? Бояре — это сила, но их десятки и они рассыпаны по всей стране. А мы — вот они. Нам, троим, легко собраться и договориться. Так не упустим свои возможности!
— Может, и не понадобится наше вмешательство, — вступил в разговор Словен. — Велемудр так хорошо наладил жизнь в государстве, что только правь, как заведено, и все будет прекрасно. Казна наполнена. Дружины хорошо вооружены и обучены. Для народного ополчения оружие и снаряжение запасены. Крепости и пограничные укрепления в хорошем состоянии. Окружение великого князя, которое занимается управлением страной, подобрано умное и работящее. Тут и дурак справится.
— Ну, дураков нам не надо, и без них иногда тошно становится. Нам бы в правители поумнее человека.
— И чтобы не дурачился. Потому что иногда умные люди, получив власть, начинают так дурачиться, что только диву даешься.
— Правильно. Ведь недаром говорят: если хочешь узнать человека, дай ему власть.
Довбуш прибыл в столицу Рерик в день похорон Велемудра. Тело великого князя в военном снаряжении было положено в саван и опущено в глубокую и широкую могилу. Рядом с ним положили его оружие, поставили кувшины с вином и чарку, куски мяса, различную золотую и серебряную посуду, кое-что из утвари. Все это должно было пригодиться бывшему правителю на том свете. Потом под рев труб и рогов, переливы свирелей и сопелей и бой барабанов могила была засыпана, а над ней сооружен курган. Три дня продолжалась тризна. Все это время Довбуш со скорбным лицом выполнял все положенные ритуалы, а в кругу князей, бояр и дружинников пил вино и поедал пищу; пил, но не напивался.
Через месяц после похорон он собрал Боярскую думу. Раньше она состояла из начальствующего состава великокняжеской дружины, всего одиннадцать человек. Теперь на заседание были приглашены князья и воеводы племенных дружин, тысячники местных ополчений, всего около сорока человек. Таким образом Боярская дума увеличилась почти в четыре раза.
Перед первым заседанием Словен на правах друга зашел в горницу Довбуша, спросил недоуменно:
— Зачем тебе понадобилось включать в Думу столько представителей со всех уездов страны?
— Такой состав позволит мне лучше знать положение в различных землях и поможет принимать нужные, правильные решения.
Он немного помолчал, а потом добавил:
— Главное, чтобы было не как при Велемудре. Я перекрою все управление страной, поставлю всюду своих людей и буду править по-своему.
— Но надо ли кроить? Ведь при прежнем великом князе было все хорошо, страна процветала, ее боялись все окружающие страны и народы…
— Меня будут бояться еще больше! Не все было замечательно при прежнем правителе.
— Ладно, делай все наоборот, чем при Велемудре. Но только поступай разумно, а не во вред страны.
— Чего ошибочного ты увидел в моем решении увеличить представительство в Думе?
— Прежний состав Думы из командующего состава великокняжеской дружины отражал интересы Руссинии, а не какой-нибудь отдельной области или княжества. Потому что дружина всегда выступала под командованием великого князя, билась за интересы страны в целом. А теперь подавляющее большинство Думы, тридцать из сорока человек, — это люди с мест, каждый из них будет тянуть одеяло на себя и, таким образом, растащат державу по частям.
— Ну, это ты хватил лишку! — самоуверенно проговорил Довбуш. — Да пусть попытаются. Я им так хвоста накручу, что чихать смешаются. Будет по-моему, как я сказал.
На первое заседание пришли все приглашенные, расселись по лавкам, расставленным вдоль стен гостиной. Было шумно и весело. Многих раззадоривала необычность обстановки и то обстоятельство, что они впервые попали в такое высокое учреждение. Однако при появлении великого князя установилась почтительная тишина.
Довбуш уселся на престоле и, оглядев всех живыми, веселыми глазами, принялся говорить. Он поздравил новых членов Думы, высказал надежду, что они со всем усердием примутся за работу, а потом вдруг ни с того ни с сего перешел на свое детство, рассказал, что оно протекало в Рерике, на берегах Балтийского моря, куда они со сверстниками бегали купаться и ловить рыбу, как порой неосторожно они на лодках уплывали в дальние просторы и однажды чуть не погибли во время налетевшего шторма.
Он вдруг вспомнил, что вокруг столицы стоят прекрасные леса, где множество грибов и ягод, что он помнит и знает множество тропинок в чащах, по которым с друзьями детства пробирался к заветным местам с полянами земляники и клубники, а также россыпям белых грибов и опят…
Но неожиданно, отметил он, его посадили в возок и отвезли в Галкино, оторвав от столицы, друзей и активной жизни. Но и там он время не терял. В тиши небольшого поселка он много размышлял о будущем страны и народа, намечал большие планы по переустройству общества, надеялся, что когда-то боги восстановят справедливость и вернут ему трон родителей. И вот это свершилось. И преобразование Думы — это только первый шаг по пути воплощения в жизнь намеченных изменений…
Словен слушал и не узнавал прежнего Довбуша. В Галкино он привык видеть его несколько прибитым, пришибленным, может быть, даже робким. Если он говорил, то немного, насчет будущего своего не распространялся совсем, а больше излагал обиду на свое заточение. Говорил он с трудом, с большими перерывами между отдельными высказываниями, порой переходил с одной темы на другую…
А теперь слова сыпались из Довбуша, точно горох из дырявого мешка. Он говорил и говорил, не переставая, обволакивая слушателей густой пеленой словесного тумана, заставляя забыть обо всем и принуждая внимать этой пустой болтовне. Что это была лишенная всякого смысла бестолковая трескотня, понимали все, но вынуждены были внимать, потому что говорил великий князь, а своего правителя они привыкли слушать. Тараторил Довбуш, не меняя выражения лица, оно оставалось улыбчивым, добрым и никак не выражало содержание его речей. Казалось, что кто-то сзади его изрекает легкомысленные слова, а он сидит на троне и повторяет за ним, совершенно не вникая в их смысл.