Слово авторитета
Шрифт:
— Узнаете?
В этот раз в голосе следователя послышалось сочувствие. Похоже, он понимал, что творилось в душе у Маркелова.
— Да.
— Почему же вы сразу не сказали на следствии, что знали человека, который захватил людей?
— Тогда я не думал, что это он, и готов был выполнить свою работу, как и обычно. Для меня это был всего лишь один из эпизодов. А потом, когда занавеска открылась всего лишь на мгновение, я узнал Матвея… и не мог выстрелить.
— Выходит, вы десять лет прожили в одном интернате?
— Да.
— Ладно, я вам верю, — спрятал Володя фотографию во внутренний карман пиджака. — Возможно, на моем месте следовало бы потребовать, чтобы вы написали рапорт на увольнение, но я исхожу из интересов дела в первую очередь. На эту операцию слишком много поставлено. И если хотите, я здесь не для того, чтобы разрушить, а наоборот, чтобы усилить команду. — Он сделал паузу, как бы давая возможность высказаться остальным, и, не получив возражений, продолжал более уверенно:
— Если мы раскопали эту фотографию, следовательно, ее могут вытащить на белый свет и другие. Если уже этого не сделали. Нужно поговорить с вашим другом. Он все о вас знает?
— Абсолютно! Мы с ним переписывались, но не встречались.
Громко хлопнув дверью, на крыльце появилась директорша. Захар отметил, что с момента их последней встречи она похорошела, избавившись от неприятных складок по бокам. Не исключено, что изменения в ее фигуре произошли не без участия майора Трошина.
— Кузьмич! — закричала женщина. — Ты что там себе перекур устроил?
Водку привезли, а за тобой нужно бегать по всему двору.
— Сатана, а не баба, — чертыхнулся Ефим Кузьмич, по мне — так лучше могилы копать, да и поденежнее будет, — и, поднимаясь, добавил:
— Вы тут решайте без меня, а мне водку разгружать надо… Буду сейчас, чего разоралась!
Твоим голосом только воронье пугать!
Володя не без улыбки посмотрел на удаляющегося Кузьмича. Похоже, что его проницательные глаза проникали в тайну грузчика.
— Это плохо. — Губы Володи неприятно сжались. — Если мы организуем вам с ним встречу, вы могли бы убедить его держать язык за зубами?
— Трудно обещать. За то время, пока мы не виделись, он стал совершенно другим. Я ведь тоже изменился. И то, кем я ему стал, наверняка ему очень не понравится. Он ведь с малолетки сидит, а там совершенно другой мир, другие законы. Кстати, а какое место он занимает в своем мире?
Володя слегка улыбнулся:
— А вот это уже вопрос по существу. В тебе заговорил профессионал. Вот здесь, хочу тебе сказать, заключается самое сложное. Несмотря на молодость, у него очень солидный послужной список. Ходит в пацанах, стопроцентный отрицала.
В плане роста довольно перспективен, не исключено, что положением поставят. А там, глядишь, и в законные выбьется.
— Он всегда был серьезным парнем.
— Этого
— Да.
— Буду с тобой откровенен, если разговор не получится, то он просто должен будет исчезнуть… Да, это так. На карту слишком много поставлено.
Скажем, его могут зарезать где-нибудь на пересылке или застрелить во время побега.
Захар проглотил горький спазм:
— Хорошо. Я готов переговорить с ним хоть завтра. Он, кажется, во Владимирском централе? Володя отрицательно покачал головой:
— Не годится. Слишком поздно. Переговорить ты с ним должен сегодня.
Через два часа. Он уже вторые сутки находится в Бутырке, предупрежден и ожидает тебя, — и, сделав паузу, добавил:
— Мне показалось, что с нетерпением.
Глава 32.
ЕСЛИ УЗНАЮТ, ЧТО Я С МЕНТОМ ПОРОЖНЯК ГОНЯЮ, ТО МЕНЯ ЗАТОЧКОЙ ПРОТКНУТ
Встреча состоялась не в унылом здании Бутырской тюрьмы, а в салоне «уазика», на одной из пустынных московских улочек, что еще раз доказывало о немалых возможностях молодого мужчины с неброским именем Володя.
В нескольких метрах от них стоял пятидверный джип «Судзуки». В нем четверо молодых людей с короткоствольными автоматами на коленях. Поодаль бронированный «Гранд Чероки» с затемненными стеклами. И по окружности, в радиусе пятнадцати метров, еще семь человек в просторных защитных куртках, под которыми можно было бы спрятать парочку «каштанов».
Организовано все было очень солидно. И лица парней, напрочь лишенные веселости, настраивали на самый серьезный лад.
Чувствовалось, что продумана была каждая мелочь, наличествовал даже некоторый профессиональный изыск в виде обнимающихся парочек у подъездов домов.
На такой размах способна была только контора, а следовательно, разрешение на встречу было получено едва ли не с самого поднебесья.
Захар Маркелов осознал, что он всего лишь проходная фигура в многоходовой игре, о правилах которой он может всего лишь догадываться.
Захар ожидал увидеть Матвея скованным наручниками или, во всяком случае, пристегнутым к металлическому креслу. Но, вопреки ожиданию, руки того оставались свободными, он курил, глубоко втягивая горьковатый дым.
На приветствие Захара он лишь слегка кивнул, не пожелав протягивать руки. Из запавших от худобы глазниц его взгляд был на удивление спокойным — так смотреть может только человек, осужденный на вечное заточение где-нибудь на необитаемом острове.
— Ты хотел со мной что-то перетереть? — стряхнул с себя Матвей маску отрешенности, мгновенно превратившись в прежнего малого — озорного, слегка нахального.