Слово Божие и слово человеческое. Римские речи

Аверинцев Сергей Сергеевич

Ускользает потому, что происходит как действие, связанное с необходимым питанием, в рамках будничной жизни, разговорной, лишенной выразительности и какой бы то ни было тени риторики. Аверинцев сопровождает своим размышлением Слово Божие и слово человеческое от изначального «Да будет свет!» в Книге Бытия по тысячелетнему пути:

Тот, к Кому осторожные язычники боялись обращаться даже мысленно, о ком философы рассуждали только в абстрактных терминах (Единый и проч.)… И вот святое безумие и благословенное дерзновение библейской веры оглашают немыслимое: именно Он… Он для меня – «мой» Бог.

Бог «верен»:

Слово Откровения само по себе все есть ясность, открытость, надежность, но когда в постатеистической ситуации произойдет разрушение значащего слова… предвидение распада, предвозвещенного в дневниках Франца Кафки… слово теряет самую обиходную ежедневную ясность, можно еще говорить о прочтении запечатленного в ясности? <…> Приходит на ум пророческое проклятие из рассказа К. С. Льюиса: «У того, кто отрекся от Слова Божьего, будет отнято и слово человеческое».

Сегодня становится необходимым бороться против «разрушения слова, принадлежащего ныне к condition humaine [27] », прилагать усилие для противостояния «кошмару всеобщего смешения».

Заключение этого достойного восхищения исследования «Слово Божие и слово человеческое» категорично:

Сегодня вере Откровения противопоставлен встроившийся в умирающий атеизм совершенно новый вызов: неверие в слово как таковое, враждебность Логосу (мизология, как не раз говорил Платон, но в такой степени, какая ему и не снилась). Никогда, как сейчас, правомочность человеческого слова не была столь явственно, столь фундаментально зависима от веры в Слово, которое было вначале в Боге, в победу Божественного «да будет!» над отсутствием связи, над небытием. Гуманизм не в состоянии более доказать его правоту собственными силами.

27

Условия человеческого существования (фр.). – Примеч. ред., 1-е изд.

Именно в силу этой веры, храня верность Слову Божиему, ставшему плотью, Сергей Аверинцев переплывает мрачное море – тьму – слова человеческого: в Нем обитает вся полнота Божества телесно (Кол. 2: 9).

Согласно внутренней логике этого чуда слово человеческое может вместить невместимое Слово Божие, становится «capax Dei» [28] , может стать «Sedes Sapientiae» [29] , как Мария, Матерь Божия, в центре всего сотворенного.

28

«Вместилище Бога»; capax (лат.) – емкий, объемистый, вместительный, просторный, способный к восприятию, восприимчивый. – Примеч. ред., 1-е изд.

29

«Sedes Sapientiae» (лат.) – «Трон Премудрости», широко распространенный в Средние века в Европе иконографический тип, изображающий Богородицу с Богомладенцем на троне. – Примеч. ред.

В своей римской речи 3 мая 2003 года, когда он выступал в последний раз, он категорично расставил акценты: сам «homo sapiens» исчезает в «культуре смерти»:

The fact is that right now we are experiencing a decisive period for the survival of homo sapiens… the authority of thinkers and poets and so on and the moral authority of higher culture have passed away: nobody can now say ‘higher culture’ without sounding funny [30] .

30

Дело в том, что прямо сейчас мы переживаем решающий период для выживания homo sapiens… Авторитет мыслителей, поэтов и им подобных, а также моральный авторитет высокой культуры ушли в прошлое: теперь никто не может сказать «высокая культура» без того, чтобы это не прозвучало смешно (англ.). – Примеч. ред.

Нечто пророческое было в словах Аверинцева, сказанных его австрийскому коллеге по академии, которого он встретил до заседания под куполом собора св. Петра: «Хотя бы один раз в день нужно повторять: Resurrexit, sicut dixit!» [31]

Слово Божие – это не метеорит, упавший с небес, а Сущий, призывающий нас на встречу. Размышление русского мыслителя – это сокровенная, молчаливая молитва. Его речь на этой земле заканчивается в присутствии Его, и последнее слово, которое ее завершает, – «Аминь».

31

[Воскрес, как и сказал! (лат.). – Примеч. ред.] – Кроме того, накануне вечером в разговоре с другим коллегой по академии С. C. Аверинцев сообщил о том, что занимается переводом псалмов и четырех синоптических Евангелий с древних языков.

Последние слова, которые произнес Аверинцев в домике Пия IV в садах Ватикана, прервал внезапный приступ. Это произошло во время его выступления на заседании 3 мая 2003 года в качестве члена Папской академии социальных наук на тему «The Governance of Globalisation: Sociological Perspectives» [32] .

Всего лишь несколько недель спустя после выступления в Сенате Итальянской Республики, шесть месяцев спустя после выступления в палате депутатов, Сергей Сергеевич Аверинцев пал как воин на поле боя. Глубокие рассуждение о homo sapiens закончились в Риме последними словами: «…It was not possible, even in the communist epoch, to expel the icons from the museums…» [33]

32

«Управление глобализацией: социологические перспективы» (англ.). – Примеч. ред.

33

«…Даже в коммунистическую эпоху невозможно было изъять иконы из музеев…» (англ.). – Примеч. ред.

Для того чтобы дать завершение прерванной речи, приводим здесь последние слова выступления Аверинцева в палате депутатов 16 ноября 2002 года:

Да будет с нами Мудрость Божия в нашей конструктивной критике современности, в тихом и мирном отказе «сообразовываться». Аминь!

Часть I

Слово Божие и слово человеческое [34]

В начале было Слово – всякому, даже неискушенному читателю Евангелия от Иоанна очевидна смысловая связь этого «в начале» с другим «в начале», открывающим Книгу Бытия и с ней вообще Библию: В начале сотворил Бог небо и землю. Книга Бытия сейчас же сообщает, как именно Бог творил бытие из небытия – Своим Словом. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет (Быт. 1: 3). Творец приводил творение в бытие тем, что окликал вещи, обращался к ним, дерзнем сказать – разговаривал, заговаривал с ними; и они начинали быть, потому что бытие – это пребывание внутри разговора, внутри общения. А добровольный и окончательный, на всю вечность, выход сотворенного ума из общения с Богом, разрыв общения, отказ слушать и быть услышанным – не это ли обозначается в Апокалипсисе как смерть вторая? Вместо диалога, который начался в начале, чтобы длиться вечно, – пребывание вне диалога, тоже вечное, но только потому, что самый диалог вечен.

34

Опубликовано в: «Новая Европа». № 7. 1995. С. 66–78. – Примеч. ред., 1-е изд.

Кто чувствует библейский язык, без труда поймет, что «начало», о коем идет речь в обоих случаях, – нечто большее, нежели временная категория Big Bang [35] , темпоральная точка отсчета, момент нуля, исходный пункт физической длительности. Уже греческое имеет исключительно богатую семантику онтологического «принципа» («принцип», сиречь principium, и есть нормальный латинский перевод греческого «», в частности, для обоих обсуждаемых текстов, которые в переводе Вульгаты звучат соответственно: «In principio erat Verbum» [36] и «In principio creavit Deus coelum et terram» [37] ). Это семантика бытийственного основания, истока бытия (ср. немецкие Urgrund и Ursprung [38] ). Когда Ориген писал свое сочинение , «О началах», он имел в виду именно говорить о «принципах» и «основаниях» сущего. Но пойдем дальше: в обоих библейских текстах за греческим словом стоит семитская семантика. Еврейское bre’si – одного корня со словом ro’s, «голова». Акила [39] , пытавшийся во II столетии сделать новый греческий перевод Ветхого Завета на основах строгого буквализма, чтобы превзойти сколь угодно угловатой точностью Септуагинту, перевел «берешит» не «в начале», а «в главном», . Слово Божие – не просто «содетельная причина», causa efficiens, по аристотелевско-схоластической терминологии, и через эту причинную функцию – временное начало всех мировых процессов; Оно являет Собою также «формальную» и «целевую» причину сущего, как «Главное» – Первообраз первообразов и Цель целей.

35

Большой взрыв (англ.). – Примеч. ред., 1-е изд.

36

«В начале было Слово» (лат.). – Примеч. ред., 1-е изд.

37

«В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1: 1). – Примеч. ред., 1-е изд.

38

«Первопричина» и «источник» (нем.). – Примеч. ред., 1-е изд.

39

Аквила (II в.), прозелит, переведший Ветхий Завет на греческий язык. – Примеч. ред., 1-е изд.

Нужно быть холодным доктринером-деистом в вольтерьянском стиле, чтобы, допуская, что Бог, или, на языке деизма, «Божество», l’^Etre Supr^eme [40] , говорило с творением в домирном акте творчества, – настаивать, будто после Оно погрузилось в полную бессловесность и уже ничего больше не сказало и не говорит нам, замкнувшись в Себе Самом.

Можно понять вывод, который сделал из этой концепции Альфред де Виньи, предложивший мудрецу «ответить холодным молчанием на вечное молчание Божества» («le silence 'eternel de la Divinit'e») [41] . Впрочем, молчание – не совсем подходящее слово. Молчание тоже может быть безмолвием мистическим, то есть особым (и даже особенно сильным) окликанием (не только Бог, но даже люди умеют иногда «многозначительно молчать»); оно может быть, как «духовная ночь» Хуана де ла Крус [42] , паузой в диалоге, плодотворно мучащей собеседника и структурирующей диалог. Нет, Виньи, как деисты, представление которых он делает предметом поэтической рефлексии, имеет в виду простое и пустое отсутствие коммуникации. Но такой бог, не безмолвствующий, а всего-навсего бессловесный, «некоммуникабельный», существует только в мрачном интеллектуальном воображении новоевропейского вольнодумства.

40

Высшее существо (фр.). – Примеч. ред.

41

Речь идет о стихотворении французского поэта и писателя графа Альфреда Виктора де Виньи (1797–1863) «Христос в Гефсиманском саду» («Le mont des Oliviers»). – Примеч. ред., 1-е изд.

42

Иоанн Креста (1542–1591), католический святой, писатель и поэт-мистик, реформатор ордена кармелитов; речь идет о его произведении «Темная ночь» (души). – Примеч. ред., 1-е изд.