Слово Говорящего [Авторский сборник]
Шрифт:
— Сигарету и чаю! — потребовал я и вылез из постели.
Было раннее утро. Я убрал пленки-занавески с окон, и в комнату ворвался мощный, плотный поток солнечного света, заполнил собой пространство и, закрутившись напоследок призрачным смерчиком на журнальном столике, затих.
— Сигарету до чая или после?
Я с ненавистью сжал зубы. Какая тебе, хрен, разница, железяка долбаная?
— Дай мне пачку, сам разберусь.
— Каких желаете, господин Трувор? «Снежные», «Креолка», «Гроза», «Филипс», «Одинецкие»…
— «Черный князь», — прервал я
…мать твою, чтоб ты сдохла.
Я натянул спортивные брюки, майку, сходил на кухню — там на столе уже лежала новенькая, аккуратная — заглядение! — сигаретная пачка. Я разорвал полиэтиленовую обертку, оторвал фольгу и с наслаждением втянул воздух — из сигаретной пачки терпко пахнуло табаком. Я достал сигарету, отыскал зажигалку и вышел на балкон.
Здесь было светло, тепло и хорошо. За стеклом колыхались ветви абрикосов, уже сбросившие с себя белые лепестки, между листьями виднелись крохотные зародыши плодов. Чуть дальше пролегала дорога, а вдоль нее — каштаны в розоватых свечках соцветий. Хорошо… Надо будет выбить себе в Союзе путевку куда-нибудь в Крым да поехать погреть пузо под южным солнышком. Попозже. Сейчас вода холодная, никакого кайфа нет в нее лезть. А с другой стороны — когда я в последний раз видел евпаторийские тополя?.. Уже и не вспомнишь…
Я затянулся, выпустил дым в окно. В груди приятно защекотало.
Оказывается, на полке, среди цветочных горшков валяется полупустая пачка сигарет. Надо было посмотреть… Ладно. Рядом я обнаружил две брошюрки. Первая — «Малый стандартный набор фраз для описания горных пейзажей». Занятное чтиво. Надо хоть изредка брать ее в руки да листать, а то в Центре не поймут. Я покосился на стеклянный глаз камеры под потолком. Пялится, зараза! Вторая — «Свод правил современного сочинителя». Еще лучше. Эту я всегда читаю перед сном, потом спится хорошо и, говорят, во сне улыбается. Правда, проверить последнее все никак не выходит.
Я докурил, затушил бычок в пепельнице и без особого удовольствия нырнул в мрачноватую прохладу квартиры.
На кухне меня ждала свежая почта, чашка с дымящимся чаем и два кекса. Отхлебывая чай, я вскрыл конверт. Внутри оказался еще один, подписанный: «Почетному члену СССР Трувору Михаилу Иосифовичу, лично». Вскрыл. Из конверта выпал голубой бумажный прямоугольник. В затейливой рамке — выведенное каллиграфическим почерком послание. Указание, точнее: «Ваше официальное имя на следующую триаду — Бедный Кирилл Иванович Бедный. Тематика — открытие новых земель в современной обстановке. Благодарим за работу». И подпись: «Союз современных сочинителей России».
Я улыбнулся, стараясь сделать улыбку как можно более умиленной и радостной одновременно. Интересно, какая же по счету была эта записка, что переписчик сделал такую замечательную ошибку? Бедный, говорите, Кирилл?.. Спасибо хоть не Демьян…
Нет, эту бумажку я обязательно сохраню и буду с гордостью показывать и Баширу, и, может быть, Венечке, если тот будет себя хорошо вести. Наконец-то наше уважаемое правящее племя сказало правду!
Я дожевал кексы, допил чай и стал собираться.
И через десять минут уже стоял на автобусной остановке. Благо, идти недалеко, все под боком. Людей было еще не слишком много, так что пока у меня был шанс влезть в автобус и, может быть, даже сесть.
Выкурил еще одну сигарету — если курить после еды, ощущения совершенно иные, гораздо более острые. Я подумал, что никогда не брошу курить, если только прямо не запретят.
…эти могут…
А что? Мало ли. Выйдет новое постановление, что, мол, цигарка в зубах порочит светлый образ современного сочинителя — и привет. Пока что это наоборот приветствуется в целях поддержания народного образа творческого человека, то есть — взъерошенные волосы, свитер и все остальное. И цигарка в зубах, как же без этого?..
Автобус подкатил почти пустой — неслыханная удача. Что, всеобщий выходной на сегодня объявили? Почему не знаю? Обычно все забито пропитанными солидолом работягами. Я уселся возле окна, показал кондуктору удостоверение члена СССР и впал в прострацию. У меня есть время, ехать до конечной…
Как обычно, завертелись в голове мысли, и были они самыми разными, начиная от мерзчайших мысленок, маленьких и сальных, или крупных, но намазанных все тем же салом, до прозрачных мечтаний о судьбе страны. Каким образом это совмещалось в моей голове — не понимаю. Но так было. В одном ухе звучала услышанная недавно песня какого-то новоиспеченного сочинителя-поэта-музыканта-барда, бездарная и тупая до невозможности, как все наше творчество, но задорная и о народе. В другом полыхал желтым пламенем государственный гимн. Между ушами же творилось то самое безобразие…
В Дом сочинителей я немного опоздал. Поздоровался с вахтером, ткнул в окошко корочку и ступил на широченную, укрытую малиновым с желтыми тройными полосами по краям ковром лестницу.
Эта лестница — отдельная песня. Скольких с нее спустили — не сосчитать. Сколько сломано на ней ног, рук и судеб, сколько раз блевал на нее ужравшийся от тоски по ушедшему навсегда вдохновению Палыч… Оно и понятно, дома-то никак. Мало того, что жена, так еще и камеры, а Дом сочинителей — территория Центру не подвластная. Зря, что ли, буфеты на каждом этаже, да плюс ко всему — банкетный зал?
На втором этаже встретил я Женю Кашарина, художника-иллюстратора, с увесистой на вид папкой под мышкой. Он был весел и спускался, прыгая через ступеньку и что-то мурлыкая под нос.
— Привет, — я протянул руку, и Женя с готовностью ухватил ее. — Работка?
Иллюстраторам живется не в пример хуже, чем нам. Во-первых, не каждый заслуживает иллюстраций, во-вторых, не каждому их дадут, а в-третьих — рисовать-то уметь надо, сложное это дело.
— Да еще какая! — Женя похлопал ладонью по папке. — Эсэс рисовать буду! Уже все утверждено!