Слово о Родине (сборник)
Шрифт:
А тот, закатывая глаза, рвался из рук, визжал в залитую голубыми сумерками, нерушимо спокойную степь:
— Тато… Та-то!.. Т-а-ато!..
1925 или 1926
Смертный враг
Оранжевое, негреющее солнце еще не скрылось за резко очерченной линией горизонта, а месяц, отливающий золотом в густой синеве закатного неба, уже уверенно полз с восхода и красил свежий снег сумеречной голубизной.
Из труб дым поднимался
Поужинав, Ефим вышел на двор, плотнее запахнул приношенную шинель, поднял воротник и, ежась от холода, быстро зашагал по улице. Не доходя до старенькой школы, свернул в переулок и вошел в крайний двор. Отворил дверь в сенцы, прислушался — в хате гомонили и смеялись. Едва распахнул он дверь, — разговор смолк. Возле печки колыхался табачный дым, телок посреди хаты цедил на земляной пол тоненькую струйку, на скрип двери нехотя повернул лопоухую голову и отрывисто замычал.
— Здорово живете!
— Слава богу, — недружно ответили два голоса.
Ефим осторожно перешагнул лужу, ползущую из-под телка, и присел на лавку. Поворачиваясь к печке, где на корточках расположились курившие, спросил:
— Собрание не скоро?
— А вот как соберутся, народу мало, — ответил хозяин хаты и, шлепнув раскоряченного телка, присыпал песком мокрый пол.
Возле печки затушил цыгарку Игнат Борщев и, цыркнув сквозь зубы зеленоватой слюной, подошел и сел рядом с Ефимом.
— Ну, Ефим, быть тебе председателем! Мы уж тут мороковали про это, — насмешливо улыбнулся он, поглаживая бороду.
— Трошки подожду.
— Что так?
— Боюсь, не поладим.
— Как-нибудь… Парень ты подходящий, был в Красной Армии, из бедняцкого классу.
— Вам человек из своих нужен…
— Из каких это своих?
— А из таких, чтоб вашу руку одерживал. Чтоб таким, как ты, богатеям в глаза засматривал да под вашу дудочку приплясывал.
Игнат кашлянул и, сверкнув из-под папахи глазами, подмигнул сидевшим у печки.
— Почти что и так… Таких, как ты, нам и даром не надо!.. Кто против мира прет? Ефим! Кто народу, как кость, поперек горла становится? Ефим! Кто выслуживается перед беднотой? Опять же Ефим!..
— Перед кулаками выслуживаться не буду!
— Не просим!
Возле печки, выпустив облака дыма, сдержанно заговорил Влас Тимофеевич:
— Кулаков у нас в хуторе нет, а босяки есть… А тебя, Ефим, на выборную должность поставим. Вот, с весны скотину стеречь либо на бахчи.
Игнат, махая варежкой, поперхнулся смехом, у печки гоготали дружно и долго. Когда умолк смех, Игнат вытер обслюнявленную бороду и, хлопая побледневшего Ефима по
— Так-то, Ефим, мы — кулаки, такие и сякие, а как весна зайдет, вся твоя беднота, весь пролетарьят шапку с головы до ко мне же, к такому-сякому, с поклонцем: «Игнат Михалыч, вспаши десятинку! Игнат Михалыч, ради Христа одолжи до нови мерку просца…» Зачем же идете-то? То-то и оно! Ты ему, сукину сыну, сделаешь уважение, а он заместо благодарности бац на тебя заявление: укрыл, мол, посев от обложения. А государству твому за что я должен платить? Коли нету в мошне, пущай под окнами ходит, авось кто и кинет!..
— Ты дал прошлой весной Дуньке Воробьевой меру проса? — спросил Ефим, судорожно кривя рот.
— Дал!
— А сколько она тебе за нее работала?
— Не твое дело! — резко оборвал Игнат.
— Все лето на твоем покосе гнула хрип. Ее девки пололи твои огороды!.. — выкрикнул Ефим.
— А кто на все общество подавал заявление на укрытие посева? — заревел у печки Влас.
— Будете укрывать, и опять подам!
— Зажмем рот! Не дюже гавкнешь!
— Попомни, Ефим: кто мира не слушает, тот богу противник!
— Вас, бедноты, — рукав, а нас — шуба!
Ефим дрожащими руками скрутил цыгарку, глядя исподлобья, усмехнулся.
— Нет, господа старики, ушло ваше время. Отцвели!.. Мы становили советскую власть, и мы не позволим, чтоб бедноте наступали на горло! Не будет так, как в прошлом году; тогда вы сумели захватить себе чернозем, а нам всучили песчаник, а теперь ваша не пляшет. Мы у советской власти не пасынки!..
Игнат, багровый и страшный, с изуродованным лбом, с изуродованным злобой лицом, поднял руку.
— Гляди, Ефим, не оступись!.. Поперек дороги не становись нам!.. Как жили, так и будем жить, а ты отойди в сторону!..
— Не отойду!
— Не отойдешь — уберем! С корнем выдернем, как поганую траву!.. Ты нам не друг и не хуторянин, ты — смертный враг, ты — бешеная собака!
Дверь распахнулась, и вместе с клубами пара в хату протиснулось человек двенадцать. Бабы крестились на иконы и отходили в сторонку, казаки снимали папахи, крякая и обрывая с усов намерзшие сосульки. Через полчаса, когда народу набилось полная кухня и горница, председатель избирательной комиссии встал за столом, сказал привычным голосом:
— Общее собрание граждан хутора Подгорное считаю открытым. Прошу избрать президиум для ведения настоящего собрания.
В полночь, когда от табачного дыма нечем было дышать и лампа моргала и тухла, а бабы давились кашлем, секретарь собрания, глядя на бумагу полуопьяневшими глазами, выкрикнул:
— Оглашается список избранных в члены Совета! По большинству голосов избранными оказались: первый — Прохор Рвачев и второй — Ефим Озеров.