Слово о солдате (сборник)
Шрифт:
Опустив голову, закутанная до бровей шалью, молчаливо постояла старуха в беззвучном, охваченном морозной дремотой лесу, постояла одна-одинешенька, маленькая среди огромных, будто белые шатры, елей и сосен, сгорбленная и задумчивая, словно добрая колдунья из сказки. Потом, глядя себе под ноги, прошептала еле слышно:
— Скорого вам пути. Самого лучшего вам здоровья!
Можно было бы сказать, что она не осмелилась покрестить мелким крестом и эти глубокие рубчатые автомобильные колеи, и этот узкий быстрый росчерк санных полозьев… Можно было бы… Да ведь кто этому
Она вышла из леса на широкую наезженную дорогу.
По дороге, чуть согнувшись под тяжестью туго набитого мешка, прихватив на груди зеленые лямки, размеренным шагом шел солдат. Старуха подождала его, спросила с легким поклоном:
— Далеко ли, служивый, путь держишь?
Служивый шаркнул варежкой по лицу и озарился широкой улыбкой. Да так, должно быть, нагрел эту улыбку радостью, что сердитый иней моментально растаял на небритых щеках.
— И не говори, мать! Из отпуска шагаю. Целых два месяца дома от ранения поправлялся. А теперь своих догоняю. Вперед пошли, к Пруссии.
— У деток, значит, был?
— И у деток и у родителей.
— Сколько деток?
— Трое. Такие галчата!
— И жену, значит, повидал?
— Ох!.. — захлебнулся боец шумным и глубоким вздохом, будто глотнул крепкого вина. — Да еще как повидал!
Оглядела Тарасовна солдата от малахая до валенок и подумала: далеко еще осталось шагать солдатским ногам. Передала ему старуха свой горшочек:
— Тут немного медку. Пока добираешься, подслащивай скорую встречу с товарищами. А доберешься — и других угости.
— Обязательно угощу, — ответил солдат, распутывая лямки.
Казалось, что в этот набитый доверху мешок некуда больше и грецкий орех втолкнуть. Нашлось горшочку место.
— Только помни, — предупредила Тарасовна, — первую ложку — за Александра, вторую — за Анкудина.
— Да я их, милая душа, как по святцам прочту: Анкудин, Александр.
— Нет уж, ты Александра первым поставь.
Тряхнул солдат плечами, крякнул и подбросил мешок.
— На мою удачу, мать, счастливым ветерком тебя из леса вынесло.
— И ты мне на счастье встретился.
— Чего только ты загадаешь, мать, — пусть все исполнится.
— И тебе то же самое.
Солдат зашагал своей дорогой. Его фигура мерно покачивалась, уменьшалась, плыла в морозной синеве, потом растаяла.
Не страшно было Тарасовне возвращаться в безлюдную и заброшенную деревеньку Лаваришки. Чуяла она сердцем, что скоро, как птицы по весне, начнут слетаться люди на свои прежние гнезда. Примутся стучать топорами, чинить хаты. Возьмется и старуха за свое хозяйство, поджидая встречи с внуком Сашенькой. И не скучно будет ей среди хлопотливо работающих соседей, не тоскливо. А как же иначе?.. На этой земле, истерзанной воронками, глубоко пропитанной запахом крови, пороха и железа, все мы на этой большой и жаждущей обновления русской земле — дети одной матери.
Василий Иванович Ардаматский
Комендант немецкого города
Батальону капитана Рузаева нужно было
Батальон этот город не брал, но все здесь было так же, как и в соседнем городке, откуда после боя вышел сюда батальон; высокие пирамидальные крыши домов с проломами в стенах, кирха со сбитым верхом, улица, на которой грязный снег перемешан с бумажками и цветастыми страницами из немецких журналов. Несколько пожаров озаряло все вокруг шатким багряным светом. Где-то на другом краю города еще хлопали редкие выстрелы.
Капитан Рузаев прохаживался перед домиком, поглядывая на пехотинцев. Рузаев видел и узнавал своих бойцов, но все же дольше, чем на других, он останавливался взглядом на тех, с которыми воевал на Украине, держал проходную будку на Сталинградском тракторном. К ним Рузаев испытывал какое-то особое чувство. В минуты раздумья, когда начинал он перебирать в памяти близких людей, лица этих бойцов возникали рядом с дорогими лицами далекой мирной жизни… Рузаев остановился перед сталинградцем Приходько. Бойцы звали его «дважды сталинградец» за то, что он был уроженцем и защитником этого города. Сейчас Приходько стоял, опершись на винтовку, и задумчиво смотрел в темень.
— О чем думаешь, Приходько? — спросил у него Рузаев.
— Думаю, что за кривые люди машины задерживают, — неожиданно ответил сержант. — Такие дела кругом, а мы стоим, точно в мирное время у нас в Сталинграде на остановке автобуса…
— Нелегко сейчас подвозить горючее, — спокойно сказал Рузаев и протянул Приходько папиросу. В это время он услышал крик из темноты:
— Где здесь капитан Рузаев?
— Я капитан Рузаев, — громко ответил капитан и пошел навстречу голосу.
Из темноты появился высокий офицер.
— Старший лейтенант Колесов. По приказу полковника Березанского прислан в батальон. Вам приказано немедленно явиться к полковнику.
…В доме, занятом полковником, света не было, но весело пылавший камин освещал мягким багрянцем лица нескольких офицеров, сидевших возле камина.
Рузаев узнал полковника и направился было к нему, но, заметив рядом с ним генерала, остановился.
— Давай сюда, Рузаев, к огоньку, — просто сказал полковник Березанский и, повернувшись к генералу, добавил: — Вот он и есть, наш Рузаев.
— Вы имеете три ранения? — спросил генерал.
— Точно… три… одно легкое, — ответил Рузаев.
— Мы назначили вас комендантом этого города, — вставая, сказал генерал.
Рузаев сразу полностью не осмыслил, что означают для него эти слова, и по выработавшейся привычке отвечать на приказы начальника четко сказал:
— Есть!.. Комендантом… — и, замявшись, прибавил: — Остаться!
И в эту секундную заминку, пока в его мозгу рождалось это слово «остаться», Рузаев понял, что должно произойти, понял самое главное: бойцы его батальона, гремя сапогами и котелками, заберутся сейчас в кузовы машин и помчатся к новым боям, а он останется здесь, в пустом, мертвом городе.