Слово о земле Ай
Шрифт:
Кусэр не отвечает, приказывает егетам:
— Казан и чашки заверните в ковер!
Табынцы убирают ажурные остовы юрт. На их месте остаются лишь выжженные плешины очагов да навьюченные верблюды и кони.
Кусмэс говорит:
— Остановись, Кусэр! Не режь расцветающую ветку! Не разлучай землю Ай и красавицу Ай! И не забирай у меня сына…
— Сына?! — Кусэр не выдерживает, кричит: — Разве я с твоим сыном что-нибудь сделал? Разве я украл его у тебя и убил?
— Нет, — говорит Кусмэс. — Но ты забыл: человек не живет в одиночестве. Судьба моего сына связана с судьбой твоей
— Ну, ты-то удержишь его! — насмешливо говорит Кусэр.
— Нет. Он еще тигренок, но у него прорежутся клыки. Он еще не окрепший детеныш орла, но у него вырастут крылья. Он еще не отточенная стрела, но она станет острее иглы, и когда стрела полетит, как смогу я ее удержать?
Кусэр с ненавистью смотрит на Кусмэса, говорит гневно:
— Девяносто слов затемняют смысл!
И, ударив коня плетью, уезжает.
Слышен тягучий, напевный звон верблюжьего колокольчика. В узком ущелье, по обе стороны которого вздымаются ноздреватые скалы, появляется голова уходящего каравана табынцев. Впереди на коне — Хултан-гол, джунгарский посол. Рядом с ним на другом коне — чернобородый Кусэр; перед ним, в его же седле, — красавица Ай. Позади них едет строгий Ханьяр, держащий на руке сокола.
Идут сквозь ущелье верблюды; с крутых боков их свешиваются сундуки, окованные медью. Едут табынцы с женами, матерями, детьми. Пастух на коне гонит отару овец — они заполняют ущелье живым кудрявым потоком. И еще, и еще едут табынцы…
Покачиваясь в седле, Ай разжимает ладонь — в ней лежит белый камешек.
— Алтын-дуга!.. Алтын-дуга!..
Седоголовый Кусмэс пытается растолкать сына, но Алтын-дуга в ответ только что-то мычит. Вокруг во дворике, обнесенном стеною из камня, стоят Гульбика, Абзаил, несколько егетов и старуха Мясекай.
— Сыночек мой, — восклицает Кусмэс, — проснись! Алтын-дуга!.. Алтын-дуга!..
Старуха Мясекай говорит:
— Вот что сделал Кусэр с твоим сыном: он его опоил. А сам уехал и народ свой увел!
Кусмэс медленно выпрямляется, говорит глухо:
— Да будут прокляты навеки чернобородый Кусэр, его дочь и весь их народ!
Старуха подхватывает:
— Пусть на их пути будут разлившиеся реки со снесенными мостами! Пусть на земле, которая их приютит, будет всегда неурожай и град! Пусть их ветер будет чумою, их солнце — смертью, их тучи — без влаги!
Кусмэс опускает седую голову и говорит едва слышно, но внятно:
— Пусть будет так!
Вечер. Посреди почерневшей долины речка Ай блестит, будто расплавленное серебро. В дверях юрт стоят айдинцы.
Всадник возглашает с коня:
— Да будет ведомо всем: старейшина нашего племени — справедливый Кусмэс просит свой народ навеки забыть о чернобородом Кусэре, о его дочери Ай и обо всем табынском народе!
Молча слушают айдинцы. Глашатай едет дальше. Слышен его голос:
— Да будет ведомо всем…
Прошло десять лет.
В каменном дворике Кусмэса, под розовым кустом, на подушках дремлет Алтын-дуга, уже юноша. Вокруг него сосуды со сметаной и медом, кувшины с напитками и горы всяческой снеди: мяса, козьего сыра, лепешек, очищенных орехов, халвы и других сладостей. Легкий свист вырывается из губ дремлющего Алтын-дуги. По его щеке разгуливает муха. Алтын-дуга передергивает щекой, чтобы согнать муху, ему лень пошевелить рукой. Но муха не слетает. Тогда Алтын-дуга приоткрывает один глаз, вздыхает. Вялым жестом он сгоняет муху, сует в рот халву и снова закрывает глаза. Сделал движение челюстями, подремал, снова сделал движение челюстями. Так он одновременно и спит и жует.
Во дворик вбегает Гульбика (она тоже стала уже девушкой), расталкивает брата:
— Алтын-дуга! Алтын-дуга!
— А-а… — спросонья мычит Алтын-дуга.
— К нам приехал Янгызак! — Лицо девушки пылает от оживления. — Приехал сладкоязычный джунгарский богатырь Янгызак!
— Ладно, — бормочет Алтын-дуга и поворачивается на другой бок.
— Тот самый Янгызак, про которого говорят, что он побеждает, очаровывая людей своим голосом…
— Не мешай! — бормочет Алтын-дуга. Гульбика забегает с другой стороны:
— Тот самый Янгызак, про которого говорят, что даже конь его издает ноздрями звуки рожка: сорок печальных и сорок веселых ладов!
И тотчас же раздается ржанье коня Янгызака: сорок веселых ладов на рожке, целая хроматическая лошадиная гамма. Он ржет, вытянув голову, — конь вороной, как смоль, украшенный сбруей с бирюзовыми и серебряными подвесками. И на его ржанье со всех сторон откликаются простым ржаньем айдинские кобылицы и кони.
С удивлением слушает толпа айдинцев, сбежавшаяся поглазеть на чужеземного гостя. С удивлением слушают седоголовый Кусмэс и старейшины. Они восседают на кошмах. Перед ними стоит Янгызак, первый красавец вселенной. Он в черном бешмете, облегающем талию. Легкая улыбка блуждает на его губах.
Уже давно умолк вороной конь, уже заговорил Янгызак, но айдинские кобылицы долго еще не могут успокоиться и перекликаются вдалеке. Янгызак говорит:
— Моему повелителю Джангархану стало известно, что у тебя, о Кусмэс, есть священный розовый куст. Этот куст — так поведали нам чужеземцы — расцветает будто, когда соединяются сердца двух влюбленных. Джангархан повелевает отдать ему этот розовый куст!
— Такой куст у меня есть, — говорит Кусмэс. — Но мы, айдинцы, свободный народ. Повеление джунгарского хана для нас подобно писку полевой мыши!
Янгызак пожимает плечами:
— Не отдашь — силой возьму! — и решительно поворачивает к калитке дворика.
Кусмэс приказывает:
— Схватить!
Богатыри-егеты с дротиками в руках устремляются к Янгызаку.
Но Янгызак запел — и сразу окаменели егеты, окаменела толпа, окаменел седоголовый Кусмэс и старейшины, каждый в том положении, в каком его застигла песня. Янгызак поет:
Эх, перед тем, как в пропасть я попаду,В то раскаленное море что льется в адуВ бездну седьмой преисподней черной земли,Я на тебя, земля башкир, нападу!Если ж пролью свою богатырскую кровь —Обогатится земля глоточком одним!Высохнут кости мои в далеком краю —Станет на горсточку праха богаче земля!