Слово президента
Шрифт:
— Готово! — Директор жестом подозвал к себе санитаров. — Переверните её, — скомандовал он.
Санитары подошли к столу, один взял тело за плечи, другой за колени, и они поспешно перевернули его на спину. При этом капли крови попали на их матерчатые халаты, и санитары тут же поспешили отступить назад, стараясь держаться от операционного стола как можно дальше.
— Мне нужны печень и селезёнка, и на этом закончим, — сказал директор, обращаясь к Моуди. — А вы завернёте тело и отнесёте его в газовую печь, — приказал он санитарам. — Потом самым тщательным образом произведёте здесь дезинфекцию.
Глаза сестры Жанны-Батисты были открыты, как и тридцать минут назад. Моуди взял тряпицу и накрыл лицо мёртвой монахини, шепча про себя молитву. Директор услышал это.
— Можете не сомневаться, Моуди, она уже в раю. Может быть, приступим
— Как она смогла прожить так долго? — выдохнул он с ужасом. Моуди вспомнил дни, проведённые им в медицинской школе, когда он впервые смотрел на пластиковый муляж человеческого тела в натуральную величину. Ему казалось, перед ним тот же муляж, только внутрь его кто-то вылил ведро сильнодействующего растворителя. Все до единого органы в теле были деформированы.
Их поверхностные ткани словно растворились. Брюшная полость представляла собой море чёрной крови. Все, что они вливали в неё, подумал Моуди. Даже половина не вылилась наружу. Поразительно.
— Отсос! — скомандовал директор. Санитар протянул ему пластиковую трубку от бутыли, из которой был откачан воздух. Как только открыли кран, раздался отвратительный всасывающий звук. Отсос продолжался целых десять минут. Врачи стояли в стороне, наблюдая за тем, как санитар водит трубкой по брюшной полости, словно горничная, орудующая пылесосом. Ещё три литра заражённой вирусами крови для лаборатории.
Человеческое тело — Храм Жизни, учил святой Коран. Моуди смотрел на тело, превратившееся — во что? — в фабрику смерти, не менее ужасную, чем здание, в котором они находились. Директор снова подошёл к столу, и Моуди увидел, как он обнажил печень, на этот раз осторожнее, чем раньше. Может быть, его напугал вид чёрной крови в брюшной полости. Снова отсечены кровеносные сосуды и соединительная ткань. Директор отложил в сторону скальпель, и вместе с Моуди они извлекли печень и положили на поднос, который санитар снова унёс в лабораторию.
— Интересно, почему селезёнка ведёт себя иначе?
На первом этаже тоже шла работа. Санитары одну за другой переносили клетки с обезьянами из подвального помещения наверх. Африканских зелёных покормили, но они все ещё не пришли в себя после перелёта. Это отчасти уменьшило их агрессивность, они меньше кусались и царапались, когда санитары в толстых перчатках несли клетки вверх по лестнице. Их приносили по десятку. В новом помещении животных снова охватывала паника. Оказавшись в комнате с плотно запертыми дверями, обезьяны понимали, что их ждёт. Кому везло меньше, наблюдали за тем, как солдат, поставив клетку на стол, открывал дверцу и просовывал внутрь палку со стальной проволочной петлёй на конце. Петля затягивалась на шее обезьяны, следовал резкий рывок, и шейные позвонки с негромким хрустом ломались. Всякий раз обезьяна напрягалась, затем безвольно опускалась на пол клетки, широко раскрыв полные ярости глаза. Тем же инструментом солдат вытаскивал обезьяну из клетки и швырял мёртвое тело другому солдату, который относил его в соседнюю комнату. Живые обезьяны видели все это, отчаянно визжали, но клетки были слишком малы, чтобы увернуться от смертоносной петли. В лучшем случае обезьяне удавалось всунуть руку между петлёй и шеей, но тогда с хрустом ломалась и рука. Такая смерть мало чем отличалась от той, что порой настигала их на одиноком дереве посреди саванны, когда оставалось только панически визжать, глядя на карабкающегося леопарда.
В соседней комнате у пяти отдельных столов работало по несколько санитаров. Здесь тельце каждой мёртвой обезьяны зажимами неподвижно крепили за шею и основание хвоста. Лезвием изогнутого ножа санитар делал продольный разрез, а его напарник — поперечный и отворачивал шкуру, обнажая внутренности. Тогда первый санитар извлекал почки и передавал их второму, который ронял их в специальный контейнер. Окровавленное тело снимали со стола и относили к пластиковой корзине, чтобы потом сжечь в газовой печи. Когда санитар возвращался к столу и брался за нож, его напарник уже успевал закрепить зажимами тельце следующего животного. На каждую обезьяну уходило не больше четырех минут, так что через полтора часа все африканские зелёные были умерщвлены. Приходилось торопиться. Сырьё для предстоящей задачи было биологическим,
Все, кто работали в обширной инфекционной лаборатории, были в синих пластиковых костюмах. Каждое их движение было неторопливым и осторожным. Медики были отлично обучены и прошли специальный инструктаж, а то немногое, что могли упустить при их подготовке, восполнили их коллеги, которым выпала участь ухаживать за европейской женщиной, умиравшей в палате на верхнем этаже.
Здесь находился тёплый чан с кровью, заражённой смертоносным вирусом, сквозь которую пропускали воздух. Обезьяньи почки — два больших ведра — пропустили сквозь мясорубку, которая мало отличалась от тех, какими пользуются в ресторанах. Перемолотые почки вместе с жидким питательным раствором аккуратно раскладывали по подносам. Работа походила на приготовление фарша для котлет или пирогов. Затем содержимое подносов обильно поливали заражённой кровью, использовав её около половины. Оставшуюся кровь разлили по пластиковым контейнерам, которые уложили в морозильники, охлаждаемые жидким азотом. Атмосфера в инфекционной лаборатории была тёплой и влажной, приближённой к климату джунглей. В ней поддерживалось не слишком яркое освещение, так как лампы дневного света во избежание ультрафиолетового излучения были прикрыты щитами. Вирусы не переносят ультрафиолетового излучения. Для быстрого размножения им нужна благоприятная среда, которую и создавали почки африканских зелёных обезьян вместе с питательным раствором при соответствующей температуре, необходимой влажности и некоторой удаче.
— Как вы сумели собрать столько сведений? — спросил Дарейи.
— Из американских средств массовой информации, от их репортёров, — объяснил Бадрейн.
— Получается все они шпионы! — воскликнул аятолла.
— Существует такое мнение, — улыбнулся Бадрейн. — На самом деле это не так. Репортёры — это… как бы получше выразиться? Что-то вроде средневековых герольдов. Они видят интересные события и сообщают о том, что видят. Они преданы только самим себе и своей профессии. Вы правы, они действительно шпионят, но шпионят за всеми, и в первую очередь за своими соотечественниками. Это может показаться безумием, я согласен, но тем не менее это так.
— А они верят во что-нибудь? — Религиозному лидеру Ирана трудно было понять такую позицию.
— Я так этого и не понял, — снова улыбнулся Бадрейн. — Казалось бы, американские репортёры сочувствуют Израилю, но и это преувеличение. Мне потребовались годы, чтобы постигнуть их поведение. Подобно диким собакам, они готовы броситься на кого угодно, укусят любую протянутую руку, какой бы доброй она ни была. Они не жалеют сил на поиски, находят интересующие их сведения и публикуют собранную информацию. Таким образом мне удалось узнать все об этом Райане — его доме, семье, школах, где учатся его дети, я знаю даже номер кабинета, где работает его жена, — словом, обо всём.
— Что, если часть этой информации не соответствует действительности? — В голосе Дарейи звучало подозрение. При его отношении к Западу природа тамошних репортёров была настолько чужда аятолле, что он не мог в неё целиком поверить.
— Это легко проверяется. Место работы его жены, например. Я не сомневаюсь, что среди персонала той больницы имеются и правоверные. Нужно только вступить с ними в контакт и задать несколько невинных вопросов. Что касается дома, в котором живёт семья, он находится под надёжной охраной. То же самое относится к детям президента. Это трудно понять. Чтобы передвигаться, им нужна охрана, но эту охрану легко заметить, и само её присутствие говорит о том, кого они охраняют и где эти люди находятся. Если исходить из собранной мной информации, мы даже знаем, где начать поиски. — Бадрейн отвечал на вопросы иранского аятоллы коротко и просто. Это не значит, что Дарейи глуп — как раз наоборот, к глупцам его никак не отнесёшь, — но у него ограниченное знание мира. Одно из преимуществ пребывания Бадрейна в Ливане заключалось в том, что он сталкивался там со многими людьми и многое узнавал. Прежде всего он понял, что ему нужен покровитель, и в Махмуде Хаджи Дарейи Бадрейн нашёл могущественного союзника. У аятоллы были свои планы. Он нуждался в людях. По какой-то причине он не слишком доверял соотечественникам. Бадрейна не интересовало почему. Какой бы ни была причина, это пошло ему на пользу и не было смысла узнавать подробности.