Слово
Шрифт:
Когда он ушел, Анна вдруг засмеялась:
— Нам ведь Леонтия благодарить надо! Мы ему по гроб обязаны!
— Чем же? — проворчал Иван, сидящий в полусне-полуяви. Ему, чуть закроешь глаза, виделся бесконечный трап и чудился груз на спине, давящий к земле.
— Ты только подумай, — сколько трудов он затратил, работая на науку! Поди, год собирал… Ты Аронову скажи там, пусть эти книги выставит в отдельные шкафы и табличку повесит: «Из собрания Леонтия-странника».
— Погоди, не смейся, — снова
— Гляди, Иван, — вдруг зашептала Анна и потрясла за плечо. — Кто это?
По деревянным ступеням к пристани спускались двое мужчин, одетых в костюмы, с галстуками; у очкастого в руке был портфель. Они шли уверенно, по-хозяйски и направлялись к ящикам, на которых сидели Иван с Анной.
— Вот ты и накликала, — прошептал Иван, озираясь в поисках чего-нибудь тяжелого: взгляд остановился на куске трубы, вбитом в землю. — Мужики с чемоданами, подручные Леонтия. По наши души идут, вернее, по книги…
Он порывисто вскочил и встал к трубе, незаметно попробовал вытащить. Труба подалась.
Анна сидела на ящике, сжав кулаки.
Мужчины приблизились к ним, очкастый снял фуражку, утер платком лысеющую голову.
— Нам известно, — сказал он с расстановкой, — что вы вывозите из нашего района древние книги. По какому праву, позвольте узнать?
— А вы кто такие? — задиристо спросил Иван.
— Я учитель истории Хохмачев Николай Сергеевич, — представился очкастый. — Создаю местный краеведческий музей. А это, — он показал на товарища, — заведующий отделом культуры товарищ Жуков. Документы покажите, товарищ Жуков, а то не поверят.
Жуков с готовностью вынул красный билет, показал Анне, потом Ивану.
— А теперь ваши документы, — сказал учитель истории. — Мы обязаны контролировать, мы на своей земле живем.
Анна достала свои бумаги, подала Жукову. Те их долго читали, о чем-то тихо советовались, переглядывались. Иван на всякий случай вытащил трубу и стоял, опершись на нее, как на посох. Наконец Хохмачев вернул документы Анне.
— Вы бы не нас проверяли, — буркнула Анна, пряча бумаги. — Ишь, им стало известно!
— Простите, но мы обязаны, — вежливо сказал Жуков. — Не обижайтесь… Вы, Николай Сергеевич, конечно, зря шум подняли. Все в порядке.
— Все равно мы должны это зафиксировать, — не сдавался Хохмачев. — Из нашего района вывозят. Мы должны составить опись книг в трех экземплярах. — Он открыл портфель, достал бумагу и копировку. — Один — нам, один — им, а третий отправим в область.
— Какого черта вы не контролируете, когда от вас чемоданами книги вывозят?! — взорвался Иван. — Увидели! Нате вам!.. Контролеры, краеведы…
— Спокойно, Ваня, — сказала Анна. — Пусть делают опись. У вас в портфеле молоток найдется? Чтобы ящики потом забить?
— Найдется, — сказал Хохмачев и приступил к первому ящику. С помощью ножа он оторвал крышку, вынул первую книгу, полистал и стал писать что-то на бумаге. Анна, перегнувшись через плечо, заглянула.
«№ 1. Книга большая, черная, написанная на древнерусском языке, — быстро, писал учитель истории. — Потрепанная, в кожаном переплете с застежками…»
Жуков тоже заглянул в бумагу, пожал плечами.
— Николай Сергеич, по-моему, они все тут большие, черные и потрепанные, — сказал он. — Что толку писать?
— А как же тогда зафиксировать? Из района же…
— А давайте взвесим их и по весу справку напишем? — предложил заведующий отделом культуры.
На берегу великой сибирской реки у села Еганово произошел беспрецедентный акт оценки литературного наследия Древней Руси. Книги прямо в ящиках ставили на складские весы, устанавливали гири и фиксировали вес: сначала брутто, затем нетто. По окончании операции на свет был произведен документ, в котором говорилось, что археографической экспедицией Сибирского отделения Академии наук СССР из Егановского района вывезено триста семнадцать килограммов рукописных и старопечатных книг, собранных у жителей-старообрядцев. И стояла дата — 28 июня 1961 года — года, когда человек проник в космическое, холодное пространство.
И уже когда пришлепал к Егановской пристани колесный, бывший купеческий пароход, нашелся матрос, который загородил дорогу, заступив трап, и приказал тащить ящики с книгами в кормовой трюм, где стояли овцы. Холодильника на пароходе не было, поэтому баранов возили живьем и резали по мере надобности, чтобы в ресторане к столу подавать свежее мясо.
— Куда вы столько «беломору» прёте? — кричал матрос, оттискивая Ивана. — Спекулянты, что ли? В трюм! К баранам в трюм!
Пришлось звать капитана, объясняться…
Перед тем как сойти на берег, Анна достала письмо академии с просьбой оказывать помощь и содействие, отдала Ивану.
— Это тебе вместо пистолета, — сказала. — А мне и правда лучше попросить настоящий…
Пароходный гудок долго, до самой ночи, стоял в ушах. Она слышала его хрипловатый голос, когда возвращалась с пристани, и потом, когда лежала одна в пустой комнате гостиницы. И, видно, задремала, потому что вместо гудка вдруг услышала детский плач за стеной. Ребенок плакал так отчетливо и ясно, что она вздрогнула и проснулась, как просыпалась от его плача в своей комнате общежития.
За стеной не плакали. С утра несколько женщин начали ремонт гостиницы, и под звучное шлепанье штукатурки, под шорох кистей они пели протяжные старинные русские песни…