Слово
Шрифт:
— Помни, помни, — хрипло пришептывал он каждому. — Помни и сказывай детям своим, аки гибла земля Русская. Помни, помни…
Он твердил эти слова как молитву, как благословение, словно отправлял в дальний поход дружину богатырей.
— Помните, витязи мои, помните…
Отроки же молчали, испуганно глядя из-под великих шлемов, сползающих на глаза. А за их спинами, опустив головы, в исподнем, словно в саванах, стояли уже приговоренные к смерти русские воины.
— Помните! — хрипел князь, глотая кровь. — Все помните! И те, что от
Когда все было готово, Олег вновь поднялся на стену и велел подать супостатам сигнал о переговорах.
— А с нами что же? Что с нами будет? — зароптали внизу люди.
И увидел князь сотни белых лиц, обращенных к нему. Насупясь, готовые ко всему, стояли разоболоченные [36] дружинники его, сжимали в руках оружие, и чернецы, похватав кто копье, кто булаву или дубину, глядели на князя, ожидая своей участи. А дальше — смерды, холопы, ремесленники, женщины, старики и малые дети. Мелькали в толпе рогатины, топоры и вилы.
36
Разоболоченный — раздетый.
Поклонился народу Олег, подождал, когда стихнет ропот, и поднял руку.
— Много раз водил я вас в походы на ворога лютого, и славу, и победу вместе с вами делил. Да одолели нас поганые, побили дружину и князей побили. И нет теперь во всей земле Рязанской силы такой, чтобы сладить с супостатом. А посему детей спасать надобно, абы не сгинули под татарами люди русские. Поведу я вас ныне в неволю к поганым и вместе с вами участь эту разделю.
Еще раз поклонился князь, а народ-то внизу обмер, еще белее лицом сделался.
— Аки пропустят татары отроков наших сквозь войско свое, — продолжал Олег Красный, — выходите из обители безоружными, с дарами, какие есть, да кладите все к ногам Батыевым. Я же с игуменом пойду сейчас милости у поганых просить, абы позволил ихний царь детей наших спасти да книги церковные…
Ворота открылись ровно настолько, чтобы выпустить князя и старца-игумена. Замерли защитники на стенах, сжимая оружие. Женщины, улучив минуту, бросились к детям, повисли на стременах, тихонько оплакивая сыновей и дочерей своих.
Олег шел к татарскому войску, и чудилось ему, будто оставшиеся за стеной люди дышат в его затылок. Игумен, волоча за собой посох, что-то шептал на ходу, взор его был обращен к небу. Орда, оставив потеху с женщинами, выступила чуть вперед, заслонив собою костры.
Горготала и шевелилась перед князем раскосая смерть…
Они остановились в трех саженях друг от друга.
Оглядел Олег Батыя-царя и, вскинув голову, оборотился назад: даже попрощаться по русскому обычаю не довелось…
— Что желаит русский князь? — спросил толмач.
— Многих русских людей ты погубил, царь, — промолвил Олег, — многих в полон взял, и города русские разорил да пожег. Добыча нынче твоя большая и в людях, и в узорочье златом. Так позволь же деток малых спасти и книги церковныя, от коих нет тебе зла и проку. Расступи воинов своих, царь, дай дорогу в чисто поле. А взамен голову мою бери и людей моих.
Перекрестил игумен князя, и рухнул тот на колени перед Батыем, согнул шею, глядит в землю. Забормотали между собой кочевники, то на Олега Красного, то на монастырь указывают. Наконец отставил ногу Батый и проговорил что-то, поигрывая кистями пояска.
— Красивый ты, князь, и ростом могуч, и удалью, — перевел толмач. — Жалко голову твою рубить.
— Твоя воля, царь. Токмо детей выпусти.
Посовещался Батый со своими советниками и говорит:
— А вот прими веру нашу — не токмо детей выпущу, а и тебе самому лучшего лекаря дам.
Игумен взглянул на князя и отшатнулся, перекрестясь.
— Приму, — сказал Олег. — Твоя воля…
Засмеялся Батый, похлопал князя по плечу, и свита его захохотала, иные аж за животы взялись.
— А ты, поп, — толмач ткнул игумена кнутовищем в грудь. — Примешь веру нашу? Коли примешь — монастырь твой не тронем.
— Изыди, сатана! — закричал фальцетом Парфентий. — Поганые вы, и вера ваша поганая! Тьфу! Тьфу! Тьфу!
Еще пуще засмеялись татары. А когда, наконец, натешились, Батый вытер слезы и махнул рукой.
— Выпускай отроков, — сказал толмач. — Пускай идут с миром!
Игумен Парфентий тотчас же махнул платком защитникам монастыря, а двое кочевников с обнаженными саблями встали подле князя, связали руки сыромятиной и пригнули голову к земле. Поднял князь глаза — степняк в лисьей шапке глядит равнодушно, словно каждый день русских князей в полон берет.
Тем временем из ворот обители выскочили тридцать всадников, которых из-за луки седла чуть видно. Несколько дружинников выскочили следом, понужая и схлестывая коней, пока те не пошли в галоп прямо на черную тучу ордынцев. Передние ряды татар расступились, образовали дорогу, и кони, почуяв свободу, устремились в эту брешь.
— Помните! — кричал и хрипел им Олег Красный. — Помните, аки гибла земля Русская!
Он хотел вскочить, но рука кочевника надавила на голову. Олег и не противился ей, склонился.
И тут до слуха его донесся яростный крик со стен монастыря и глухое горготанье татарского войска. Вырвался князь из-под руки палача своего, вскинул голову — что это?!
Передние ряды кочевников сомкнулись, и в образовавшемся круге метались испуганные лошади с маленькими русичами. Несколько пеших воинов уже ловили скачущих коней, и на помощь к ним спешили всадники, размахивая арканами.
Не прошло и минуты, как все было кончено. Замкнутый круг истончился на нет, и растворилось в черной туче маленькое облачко юных витязей. Их стащили с лошадей, содрали кольчуги, вспороли притороченные вьюки.