Слово
Шрифт:
— Значит, мальчишки не хотят сдаваться?
— Я пытался, — сказал немец. — Я просил их, объяснял, что национальные ценности — это вечные ценности, а Гитлер уже разбит и нет больше фашистской Германии… Нет смысла сопротивляться… Можно только погубить все, потому что русские начнут бомбить… Но мальчики глухи к слову. Они понимают лишь речи Гитлера и Геббельса…
— А где вы были со своими словами, когда ваш Гитлер приходил к власти? — вмешался Зайцев. — Молча сидели?
— Кончайте риторику, лейтенант, — поморщился Муханов. — Сейчас нам
— Нет-нет, — по-русски забормотал немец. — Я ушель тайно. Никто не видаль.
— Понятно, — проронил Муханов. — Но сейчас, видимо, вас уже хватились и ищут?
Перебежчик вопроса не понял, взглянул на Зайцева — тот перевел.
— Меня не ищут, — оживляясь, заговорил немец. — Я четыре дня просидел в комнатах, где хранятся картины, книги и прочие бумаги… Я там читал… Я понял, какие это ценности… Он опять, товарищ полковник, про ценности…
— Кто же командует ротой? — спросил Муханов. — Один гауптман Вайсберг?
— Он говорит, что и Вайсберг не командует, потому что он пьет… Больной… И играет в фюрера.
— Какие у вас отношения с Вайсбергом? — спросил Муханов.
— Офицерам надоела война, — перевел Зайцев. — Отношений никаких нет… Каждый занимается своим делом и ждет конца войны… Во! Есть один русский… Арищин… Ага, видимо, из власовцев… Он думает, как убежать к американцам… Офицеры не командуют… Солдаты, мальчики… Гитлерюгенд стреляют сами, у них приказ Гитлера… Ну, понес опять! — Переводчик махнул рукой.
— Вайсберг может управлять своими солдатами? — Муханов глядел в глаза перебежчику. — Или они никому не подчиняются?
— Вайсберг — да, да! — закивал немец, не дожидаясь перевода. — Он маленький фюрер… Бог! Они слушайся Вайсберга! Он играль с мальчик, обман!
— Понятно, — бросил Муханов. — Слушайте меня внимательно, Зайцев, и переводите точно… Сейчас вы, Отто Фрас, вернетесь назад, в замок. Тем же путем, как пришли. Вы придете к Вайсбергу и убедите его вывести гарнизон из замка. Пусть он говорит, что это приказ Гитлера или его собственный — как хочет, но чтобы этих мальчиков в замке не было.
Немец слушал внимательно, не моргая, и на его стариковских щеках проступал румянец.
— Пока еще есть возможность покинуть замок, — продолжал Муханов, — утром ее не будет, и тогда мы начнем обстрел… Сейчас еще можно спасти замок и все, что в нем находится. Заодно можно спасти и ваших… мальчиков.
— Но Вайсберг может меня не послушать! — Немец подался вперед. — Я не военный человек… фольксштурм… Вайсберг не любит дилетантов… Он смеется надо мной…
— Объясните ему ситуацию, расскажите, наконец, о ценностях, которые могут погибнуть. — Муханов по-прежнему смотрел ему в глаза, и казалось, что немец понимает его без переводчика. — Но если ему все равно, что станет с немецкими национальными ценностями и с ценностями других народов, пусть он спасает своих солдат-мальчиков. От смерти. Объясните Вайсбергу, что игра в фюреров кончилась. У него
— Он все понял, — перевел Зайцев. — Он готов идти назад… Спрашивает, говорить ли Вайсбергу, что он был у русских? То есть у нас?
— Все зависит от обстановки, — коротко ответил Муханов. — Если это поможет спасению культурных памятников — говорите. И помните: к пяти утра замок должен быть оставлен гарнизоном.
Перебежчик вскинул голову, сухое лицо его закаменело на секунду, потемнело, отчего седина стала еще ярче. Он вздохнул, видимо, решаясь на что-то, и осмотрелся в поисках каски…
Муханов поднялся наверх. Из замка постреливали, но, похоже, уже устали от стрельбы. Осветительные ракеты с шипом раскраивали небо, и в их свете замок казался еще выше и красивее. Подавить огневые точки противника не составляло особого труда и ночью и днем. Хоть с земли — из орудий, хоть с воздуха. Тем более если замок начинен снарядами…
У входа на каменных ступенях сидели несколько офицеров и Глотов. Комбат объяснял задачу. При появлении Муханова все встали.
— Приказ командира дивизии — утром замок взять, — не дожидаясь вопросов, сказал Муханов. — Начало атаки — пять часов утра.
— А артподготовка? — спросил Глотов. — Чтобы подавить их, надо…
— Насчет артподготовки, капитан, уточните у своего командира полка, — отрезал Муханов. — И никакой самодеятельности.
— Я своих людей, товарищ полковник, в конце войны губить не буду, — упрямо сказал комбат. — Немцы там сидят как собаки! Это же не люди… Это… Эти недоноски! Человеческого языка не понимают!.. Наших и так уже трое убитых и пять ранено… Да двух танкистов…
Из замка ударила гаубица. Снаряд разорвался в кронах деревьев, и на мгновение парк озарило, словно светом молнии. Секунду спустя с треском упало дерево…
— Послушай, Глотов, — Муханов старался разглядеть лицо комбата, но, кроме поблескивающих в темноте глаз, ничего не увидел. — Ты в чем пытаешься меня убедить? В том, что нельзя понапрасну водить людей на смерть в конце войны? Так я это без тебя знаю.
— Да нет, товарищ полковник. Я хотел сказать, из всей этой затеи ничего не выйдет, — Глотов сердито, по-мальчишески, засопел. — Эти щенки не сдадутся, знаю я их! Им головы так заморочили!.. Да что там говорить!.. Сейчас самое время для атаки, товарищ полковник! Они немножко выдохлись, спать хотят… Сейчас бы батареей беглый огонь, а я своих поднял. Как миленьких бы взяли!
— Ты знаешь, капитан, что такое детонация? — спросил Муханов.
— Так точно, знаю.
— Замок начинен снарядами, это все равно что по вагону с боеприпасами стрелять… А в замке — исторические ценности.
— А они наши ценности пожалели? — вмешался молчавший до этого командир батареи. — Они, гады, из Ясной Поляны конюшню сделали, дом Чайковского разграбили… А мы должны ихние замки жалеть? У них — гордость нации, а у нас нет!.. Сами еще орут — русские варвары! Цивилизованные нашлись…