Случай в Кропоткинском переулке
Шрифт:
«Ничего, я обязательно выучу английский! Разве я виноват, что у нас в школе так мало уделялось этому внимание? Да и кому он нужен-то по жизни, этот английский? Нам же негде разговаривать на нём. Мы же лишены возможности контактировать с иностранцами… Стоп! Опять я туда же! Опять на ту же лыжню! Что-то часто я стал об этом задумываться… А почему, собственно, не задуматься? Ведь мне девушка нравится! Безумно нравится! Неужели я не человек? Неужели кто-то может мне не позволить?.. Чушь! Что я несу за бред? Конечно, не позволят. Меня с работы за такую связь в полоборота вышибут… Любовная связь с гражданкой Финляндии! Тьфу! Вот опять я приехал туда же… Ведь у меня всё нормально.
Эти мысли не давали Смелякову покоя. Виктор был убеждённым комсомольцем и в разговорах всегда отстаивал преимущества социалистического строя, если кто-то начинал чрезмерно критиковать отдельные недостатки, однако уже не раз он замечал, что наедине с собой он иногда разговаривал совсем иначе. Бойкость пропагандиста, проявлявшаяся в нём во время споров, отступала на второй план, предоставляя место холодному объективному взгляду. Виктор немного страшился этой объективности, она подавляла его, обезоруживала. Вспоминая себя в первый свой выход на дежурство, когда он был ошарашен услышанными сводками и ориентировками, он не мог не признать, что подавляющее число граждан пребывало в полном неведении о состоянии дел в стране. Будучи сотрудником ООДП, он знал в тысячу раз больше о преступности и шпионаже, чем рядовые граждане. Но ведь были и другие, ещё более осведомлённые в силу своих обязанностей люди — офицеры КГБ, члены правительства, члены Политбюро. Это означало, что народ, хотя в стране издавались тысячи разных газет и журналов, на самом деле жил за пределами информационного поля, народ был отсечён от доступа к информации, от народа скрывали информацию. Народу давали только то, что считалось нужным…
«Быть может, так происходит по всему миру? Идеологическая война не может быть односторонней. На Западе наверняка происходит то же самое», — убеждал он себя.
Стоя на посту возле посольства и соприкасаясь ежедневно с представителями дипломатического корпуса, он всё глубже проникался энергетикой их раскованных, лёгких, вольных характеров и впитывал в себя атмосферу демократичности, столь разительно отличавшуюся от партийной дисциплины, в которой Виктор с каждым днём всё отчётливее угадывал черты казарменной жизни.
«Почему так? Почему наш народ похож на безликую массу, на толпу, придушенную скрытым от глаз, но всюду присутствующим страхом? И почему всюду меня охватывает ощущение безликости? Или мне только грезится серость, грязь, тупая бессловесность? У нас же самая читающая страна, самая образованная! Почему же наши люди выглядят так… жалко и затравленно? Почему не чувствуется в них уверенности? Ведь нам есть чем гордиться. Мы прошли сквозь войну, сквозь разруху! Прошли в одиночку, никто нам не помогал… Чёрт возьми, неужели я пытаюсь убедить себя в чём-то? Да меня не надо убеждать. Я уверен, я знаю наверняка… А все эти бриллианты на жёнах дипломатов, все эти дорогие автомашины, весь этот шик… Так тут и удивляться нечего: в посольстве я вижу элиту их общества. Разве может средний советский гражданин тягаться с этими дипломатами?.. Да плевать я хотел на их буржуйский образ жизни! Лично меня вполне устраивает моя жизнь… Эх, вот если бы ещё на службе чуть поменьше строгостей было…»
Вчера вечером в общежитии он разговорился с Андреем Сытиным. Их выходные дни совпали, можно было посудачить без спешки. Саша Журавлёв, сосед Смелякова по комнате, на днях съехал, женившись, к жене. Некоторое время Виктору предстояло жить одному, но вскоре ожидалось пополнение, так что в комнату непременно должны были подселить новичка.
— Хорошо, что у тебя сейчас никого, — сказал Сытин, усаживаясь за стол.
— Да Сашка и не мешал никогда.
— Всё равно, хочется без свидетелей…
— Что-нибудь стряслось у тебя? — насторожился Смеляков.
— Витька, я схожу с ума.
— Что такое?
— Я по уши втрескался!
— Вот уж удивил! — засмеялся Виктор, испытав облегчение. — Ты девчонок меняешь чуть ли не после каждого дежурства.
— Это не одно и то же, старик. Я сейчас по-настоящему сохну, просто подыхаю, — Сытин поставил на стол бутылку виски, которую принёс с собой и держал до этого момента в руке. — Дай стаканы, что ли. Горло надо смочить.
— Я тебя не понимаю, — пожал плечами Виктор. В любовных делах он был не очень опытен, с девушками встречался редко, поэтому славившийся своими гуляниями направо и налево Сытин удивил его сейчас. — У тебя серьёзное чувство?
— Откуда я знаю, какое оно! Думаю, что обычное, просто безумно хочется женщину…
— Какие ж проблемы?
— Проблемы в женщине! — Сытин плеснул себе виски, поболтал стаканом и затяжным глотком выпил содержимое. — Нельзя мне с ней ничего! Вот какая штука.
— Муж?
Сытин горько ухмыльнулся и громко вздохнул.
— Ты Мэрью знаешь? — спросил он, глядя прямо в глаза Смелякову.
— Горничная советника…
По окончании учёбы Андрея Сытина и Виктора Смелякова распределили в одно отделение, и Андрей в первый же день работы у посольства Конго обратил внимание на Мэрью Эриксен, когда она выходила из финского посольства в магазин «Берёзка» [31] , находившийся за углом, на Кропоткинской улице. Женщина задержалась на несколько секунд у ворот, оправляя юбку на бёдрах, и этих секунд оказалось достаточно, чтобы её гипнотическое тело оставило несмываемый рисунок в памяти Сытина. Мэрья не была красавицей, зато в качестве компенсации за грубые черты лица она получила фантастическую фигуру. Глядя на её формы, мужчины теряли голову. Изгибы её тела пробуждали мгновенную страсть, огонь которой почти не поддавался укрощению.
31
«Б е р ё з к а» — сеть валютных магазинов, где официально производили покупки только иностранцы и советские граждане, заработавшие в заграничных командировках валюту.
— Так ты на Мэрью запал? — Виктор от удивления открыл рот.
— Вот именно.
— Забудь.
— Не могу и не желаю. У меня внутри всё сворачивается, когда я вижу её. Я должен встретиться с ней.
— Дрон, мне тоже нравится там кое-кто, — признался Смеляков, — но я же не теряю голову. Мы работаем в ООДП. Нам нельзя. Нельзя! Такая связь приравнивается почти к измене Родины!
— Ну ты и хватил! Мы разве не люди? Витёк, я во сне вижу её. Как пацан мучаюсь, тоскую… Я так не могу больше.
— Слушай, — Виктор взял бутылку и плеснул в оба стакана, — ты помнишь, что на прошлой неделе мы получили ориентировку на Теда Малковича?
Тед Малкович был установленным английским разведчиком, работавшим «под крышей» английского информационного агентства. Мэрья регулярно встречалась с Малковичем, вероятно, находясь с ним в интимной связи. За Малковичем велось постоянное наблюдение.
— Ты понимаешь, о чём ты говоришь, Дрон? — Смеляков выпил виски и крякнул. — За ней как пить дать работает «наружка». Если ты вдруг встретишься с Мэрьей, тебя возьмут за жопу.