Случай в маскараде
Шрифт:
Пестрый дятел, нахлобучив от солнца красную шапочку, что-то упрямо чинит, забивает молотком тоненькие гвоздики, возводит чудесный лесной дворец до неба.
Кукушка тяжело летит с авоськой наперевес. В авоське нежно-голубое пестрое яйцо. Влетает в раскидистые ветви березы и вот уже возвращается налегке: авоська пуста! Забросила драгоценный груз в чужое гнездо.
Хозяйственный зяблик в голубой бейсболке тащит кусок мха – укреплять гнездо.
Варакушка с орденом на груди – белой звездочкой на синей манишке, наградили совсем недавно, –
Галки вылетели на танцы, соединяются, сходятся, поднимаются выше и разлетаются в стороны, плетут воздушное кружево, и Стасик вдруг видит его: волшебный орнамент с завитушками, круглыми ягодками и завивающимися веточками. Пеночки вовсю точат ножики, скоро будут готовить обед: фьють-фьють. Смоляной скворец щелкает рыжим клювиком, отбивая крылышками ритм. Горлицы сидят на молодом дубке рядышком… поцеловались! Да так ласково.
Стасик смотрит во все глаза. Андрей тихо называет ему птиц: сойка, мухоловка, пищуха, чечевица, лазоревка, воробей. Ах вот почему все понятно, это Андрей говорит ему, кто здесь кто.
Вдруг одна горлица слетела, подхватила мушку и вот уже несет обратно, кладет любимому в клюв.
Сорока распушила перья и вещает. Неужели читает лекцию о пользе блестящих предметов? Никто ее пока не слушает.
Кукушка с кукухом играют в прятки, мелькнули полосатые штанишки – и снова никого, только ветка орешника качается. Как вдруг звонкий крик: ку-ку! Ну-ка, найди меня!
И кукушачий ликующий хохот.
Погоди. Погоди, вот тут еще целый хор у нас, гляди! – зовет Андрей потрясенного Стасика и разворачивает его кругом, опускает его бинокль пониже.
В окулярах дрожит косматый зеленый шар березы. Поднимается ветер, круглые листочки заливаются колокольчиками, изумрудная волна заливает все, превращает полянку, лес, Андрея и его самого, Стасика, – в зеленое полотно, свежее, солнечное.
Певчие дрозды начинают: раскрашивают новорожденную зелень легким, желтеньким. Прерывистый быстрый узор, стремительное стаккато и вдруг piano, legato, штрихи превращаются в плавные волнистые линии, черные дрозды подпевают в тон, подмешивают легкую, небесного оттенка грусть.
Откуда, откуда же она, эта печаль? – думает Стасик. – Может быть, это прабабушка, ее история, ее голос?
Но додумать не успевает: малиновка, выпятив рыжую грудку, свиристит о том, как любит забираться на макушки деревьев, оттуда виднее зори, закатные и рассветные, розовые, пахнущие малиной. На зеленом полотне распускаются розовые лепестки, кружат хоровод, а малиновка вдруг обрывает мелодию, замирает на одной ноте, пианиссимо. Клавесин кукушки уводит печаль прочь. Forte, presto. Все становится просто, ясно.
Звучит скрипка – это снова ветер подул.
Юлька, ты должна все это услышать! Как же хочется,
Разноцветные полосы сменяющих друг друга голосов поднимаются вертикально, соединяются в воздушный красочный дворец, который тянется все выше, дальше. И он, Стасик, поднимается выше, к самому небу. Да ведь он и сам птица, и Андрей – птица, и все они тут отдельно, но все-таки вместе, и сквозь множество голосов медленно, неотступно прорастает гармония.
Чечевица в красной косыночке чиликает: «Витю видел?»
И в тот же миг все меняется. Березки, рябина становятся маленькими, обыкновенными, птиц снова не видно, и голоса их перестают звучать музыкой.
– Какого еще Витю? – хрипло спрашивает Стасик и глядит на Андрея.
– Не знаю, может, ее дружок? – откликается Андрей и машет рукой. – Всё? Кончился заряд. Значит, пойдем завтракать! У речки давай.
Несколько минут Стасик просто молча шагает за Андреем. Сколько времени все это продолжалось? Долго ли звучала птичья музыка? Нередко на концертах он начинал скучать, а тут… Опомниться не успел, все уже кончилось. Он глядит на мобильный: 6:08… Значит, всего-то минут десять?
– А соловей? – произносит наконец Стасик. – Мы его вроде не слышали?
– Он предпочитает сольники, вечером, может, и выйдет к публике. Ну что, больше не скучно тебе? – Андрей улыбается хитро. Карие глаза его на миг светлеют.
Лес редеет, тропа выводит их к речке, но спуска к воде здесь нет, обрыв. Над рекой зависли белые облака – верблюжонок и лопоухий щенок глядятся в свое ребристое отражение на темной воде. Высокий охристый берег словно в сотах: вокруг снуют ласточки, острокрылые, темные, с белыми шейками.
Стасик глядит в бинокль, с правильной стороны – ласточки укрупняются. Каждая мчится к своей глиняной норке, садится и тут же несется прочь. Кормит птенцов? Стасик переворачивает бинокль, ласточки удаляются, превращаются в мушек, и… ничего не происходит. Всё как обычно. И все-таки не совсем. Теперь он знает, что за завесой обычного леса и птичьего гама прячутся чудеса.
Андрей садится на бревно, отсюда обрыв с ласточками особенно хорошо виден, протягивает Стасику бутерброд с колбасой. Несколько минут они жуют, запивают припасенной Андреем водой из бутылки.
– Слушай, что это было? Я спал? – спрашивает наконец Стасик.
– Может, и спал, – откликается Андрей. – В нашей лаборатории много интересного делается, осваиваем новые технологии, с лингвистами в тесной связке работаем, с программистами и музыкантами, вот придумали программу по распознаванию птичьих звуков. Скоро начнем на человеческий переводить. Только длительность одной сессии пока короткая совсем, пять минут примерно, на ласточек вот уже не хватило. Но знаешь… – Андрей замялся.
– Скажи! – Стасик даже жевать перестал.