Случай в отеле Blues
Шрифт:
Гуарин встал, взволнованный вестью. Он будто не поверил сказанным Сьюзи и охранником словам. Луизет ахнула и прикрыла рукой свои красивые глаза. Армэль гладил её по плечу и приговаривал: "О, ужас, ужас, ужас..."
Тем временем Сьюзи, немного придя в себя, заикаясь, рассказывала: "Я зашла убрать поднос, а там... месье Симон... не шевелится совсем, глаза остекленевшие... так страшно... Такой молодой и красивый и умер..." - она опять заплакала.
Через четверть часа охранник Мориэль спустился вниз, он был взволнован и опять просил никого никуда не выходить. Сказал, что позвонил в Осгор и что скоро прибудут полицейские. Он запер двери отеля. Все в глубоком молчании
"Да? Когда? Я не слышала! Впервые так крепко уснула. Наверное, вино подействовало... или музыка" - сказала тихо Луизет.
"Я так и подумал, что ты крепко спишь..." - ответил Армэль.
Клэр была заплакана и держала крепко за руки Нинон.
Вивьен обратился к ним: "Нинон! Клэр! Не могли бы вы меня выручить? Я хочу помолиться за душу Симона. Подержите мою дорогую Солли, пока я пройду в молельную комнату".
"Да, конечно, давайте!" - воскликнула Нинон и взяла собачку. Посадив к себе на колени Солли, она принялась её гладить, но глаза были отсутствующими. Клэр, похоже, даже не слышала ни обращения Вивьена, ни ответа Нинон. Она была вся в раздумьях.
Надо сказать, что в отеле была ниша, которая называлась здесь молельной комнатой.
В конце длинного коридора, в нише, помещалась большая икона - Парижская икона Божьей Матери. Здесь же висела лампадка с постоянно горящей свечой, рядом был канун и слева, чуть ниже - свечной ящик, в котором всегда можно было взять свечи и поставить в ячейки кануна за здравие родных и близких. При входе висел небольшой деревянный ящичек с прорезью для монет.
Вивьен опустил монеты, взял две свечи и начал молиться. Он часто приходил сюда. Пожалуй, он один и ходил молиться каждый день. "Сегодня, вероятно, ещё кто-то придёт сюда" - подумал Вивьен.
И действительно, в этот день здесь побывали все постояльцы отеля, и все они молились за упокой светлой души Симона.
Через час с небольшим к отелю подъехал чёрный Форд, из которого вылезли полный инспектор и молодой помощник. Видно было, что молодой парень совсем недавно служит в полиции. Он забегал вперёд инспектора, суетился, открывал двери и заглядывал в глаза инспектору.
Инспектор, полноватый и начинающий лысеть мужчина, лет сорока пяти, в сером костюме, не спеша вошёл в гостиную и представился: "Добрый день! Меня зовут инспектор Морис Сорен, а это мой помощник лейтенант Люк. Мы будем расследовать дело о смерти Симона Оуэна. Прошу вас не расходиться, пока я не разрешу. Мы осмотрим помещения, расспросим каждого из вас. Да и охранник Мориэль будет нам помогать".
В это время в гостиную вошёл охранник Мориэль с незнакомым мужчиной. Это оказался врач Реми Калм, вызванный инспектором. Он был с большим медицинским ящиком оранжевого цвета. Вместе все прошли в номер Симона.
Примерно через полчаса вся эта компания вернулась в гостиную, предварительно запечатав номер Симона, наклеив специальную бумагу с печатями, чтобы никто не входил туда.
Инспектор начал свою речь с того, что поднял руку, чтобы все замолчали и, чтобы воцарилась, наконец-то, в зале тишина: "По предварительным обследованиям можно сделать выводы, что Симон Оуэн был отравлен. Яд, вероятнее всего, попал в организм с завтраком".
Надо сказать, что владелец отеля "Blues", господин Дарнель, жил в Биарриц, где имел ещё два отеля, приносящие ему несравненно
24.
Вскоре был отпущен и врач Реми. И начались допросы присутствующих. Инспектор Морис и его помощник Люк расположились в дальнем углу зала. Мориэль помогал им, так как он видел всех входящих и выходящих в отель в это время, во время убийства. Инспектор задавал вопросы, вызывая каждого к своему столику. Люк подробно записывал. Вопросы, в основном, были одни и те же: "Сколько дней в отеле, зачем приехали, знали ли раньше скрипача, куда отлучались ночью и утром сегодня". После продолжительной беседы с каждым инспектор разрешил всем пообедать, и сам с Люком заказал два обеда. Как ни старался инспектор быть вежливыми со всеми, допрос не для всех прошёл спокойно. Мужчины перенесли его более-менее мужественно, а женщины плохо. Для них это было необычно и страшно. Луизет без конца курила. Её тонкие пальчики подрагивали, когда она стряхивала пепел в пепельницу - ракушку на угловом столике в гостиной.
Сьюзи и Клэр тоже закурили, попросив у Луизет по сигарете. Когда она им протянула пачку, они осторожно взяли по тонкой и длинной сигарете и неумело затянулись, присев на диван. Жаннет всё время плакала и говорила: "Конечно, на нас с Сьюзи подумают, мы же готовили этот чёртов завтрак". И горестно качала головой.
Нинон тоже плакала, ведь ей впервые пришлось быть допрашиваемой. И хоть Клэр просила инспектора не мучать бедную девочку, инспектор допросил её, как и всех остальных. После допроса её, плачущую, увезла Клэр в дальний угол зала, к окну, и успокаивала. Потом они вместе смотрели на побережье и молчали.
Впрочем, девочка-инвалид, Вивьен, учёный Гуарин и Блэз сразу же были выведены из списка подозреваемых. Охранник сказал, что эти постояльцы не выходили во время совершения убийства из своих номеров. Таким образом, после ужина инспектор разрешил им передвигаться, как они того желают. А остальных просил по-прежнему соблюдать невыходной режим до дальнейшего выяснения обстоятельств по этому делу.
25.
Таким образом, круг подозреваемых сузился. Блез сразу же побежал в свой номер, забрал этюдник и краски и поспешил на своё место на берегу. Он решил сегодня же вечером уехать из этого отеля, настроение было испорчено этим печальным событием.
Гуарин следом за ним поспешил к своим волнам, ворча, что пропустил столько времени. Его тоже сильно потрясла эта смерть. Вивьен, напротив, совсем не спешил, медленно шёл по берегу со своей Солли. И она сегодня не торопилась, не рвалась никуда, будто понимала всю трагичность сегодняшнего дня. Вивьен же размышлял о жизни: "Такой молодой, красивый и талантливый! Так рано ушёл! Кому это надо было? Не иначе женщина тут замешена! Нет, Вивьен поборется за свою жизнь. Он хочет жить и не хочет сдаваться болезни. Но бедный Симон, бедный Симон!", - так скакали его беспокойные мысли.