Слуга Бельфегора. Рассказы о драгоценных камнях
Шрифт:
При этих словах Михаил остановился, было видно, как его нервы набросились на жевательные мышцы лица, заставляя желваки ходить ходуном.
– Поставка алмазов на завод в Намибии была делом решённым. Под видом оказания помощи национальной армии Анголы в страну вошли офицеры, прошедшие войну в Чечне. Получая прямые указания от генерала, они перехватывали алмазы унитовских партизан и везли их в Намибию, чему ты являешься живым примером. Потом алмазы поступали на завод, их гранили и продавали. Но два года назад твой шеф неожиданно погибает в автомобильной катастрофе. Хотя у меня есть большие сомнения относительно его смерти.
– Что
– Миша, дорогой, ты что так разволновался? На тебя смотреть страшно, прямо демон войны.
– Сволочи все! На наших костях себе красивую жизнь построили. У меня до сих пор в ушах стоит крик матери Ивана, когда я привёз его домой в цинковом гробу. Живу в съёмной однушке, пустыми бутылками водки все углы забиты, семья рассыпалась, дочь забыла мой номер телефона. Я эту девочку столько лет по жизни на руках нёс, последнее отдавал, всё делал, чтобы она ни в чём не нуждалась, а в результате остался один, – он замолчал и тихо добавил: – Сердце болит, душа злобой порабощена, жить не хочется.
Сергей смотрел на товарища и понимал, как глубоко и больно поражён тот мыслями, загнавшими его в тупик. Чувствовал, что слова, сказанные другом, были рассчитаны вызвать помощь и поддержку. Последние слова в защиту его запутанной жизни.
– Миша, прошлого не исправить, – спокойно произнёс Сергей. – Скажу тебе, как Соломон, недостатки дочери – это неудачи отца, но это должно быть твоей единственной болью. Всё остальное выправится и изменится само. Твой великий генерал погиб, а значит, деньги, полученные от реализации кровавых бриллиантов, ему не помогли, а может, и того хуже, именно они его на тот свет и отправили. Ливенсон тяжело болен, жить ему осталось считаные месяцы. Нуйома президентское кресло потерял. Я не знаю, что происходит с другими участниками тех событий, но уверен, что сила бриллиантов, полученных таким путём, смертельна и наказания никому из них не избежать.
С твоего разрешения, я снова вернусь к аллегории о белом снеге. Каждую зиму он падает с неба, новый и чистый, дети рождаются и рождаются, природа постоянно даёт нам шанс начать сначала, учит нас сохранять чистоту снега, воспитывать наших детей так, чтобы, став взрослыми, они не потеряли своих душ в лабиринтах Минотавра. Выкинь из головы тяжёлые мысли, перестань казнить себя за отношения с дочерью, ты свой отцовский долг выполнил, она выросла, не звонит, не пишет и не интересуется тобой – прости её. Сейчас ей противостоят силы зла, они заполняют пустоту души и лишают любви. Твой ангел-хранитель уже помогает ей, она думает о тебе и идёт по дороге понимания того, что после смерти покаяния нет.
Миша на прощание крепко обнял товарища, сделал несколько шагов к выходу, но у двери остановился и пристально посмотрел на Сергея.
– Теперь я понял, – произнёс он, улыбаясь, – почему ты так странно назвал свой магазин.
Дверь открылась, и электронный звонок снова запел свою мелодию, на этот раз говоря гостю «до свидания».
Сергей вернулся к столу. Сумерки за окном зажгли фонари, тишина и размеренность вернулись в его сознание. Мысли напомнили ему, что весь день был какой-то странный: мышка, девушка с телефоном, хозяйка жизни на дорогой машине, воспоминания, майор, терзающийся прошлым, и алмазы, побеждающие людей.
Он сел в кресло, открыл свой блокнот и начал писать:
«Бабушка, урождённая графиня Мирская, к февралю тысяча девятьсот сорок второго года оставшись с внучкой без средств существования в осажденном немцами Ленинграде, пришла на Сенной рынок, сжимая в руке последнюю реликвию и память своего рода – брошь Карла Фаберже с изображением купидона, обрамлённого двумя рядами бриллиантов, закреплённых в гильошированной эмали.
– Что это? – брезгливо произнёс спекулянт, разглядывая принятое из рук графини украшение, – камушки мелкие, золота совсем чуть-чуть. Могу дать буханку хлеба, два килограмма мяса и пачку кускового сахара.
– Это же Фаберже, – слабым голосом произнесла Мирская, – брошь была подарена моей маме великой княжной…
– На, – перебил её спекулянт, – возвращая в сухую обветренную ладонь графини украшение, – грызи её сколько хочешь, только завтра тебе и этого не дадут.
Через два месяца специально созданный санитарный отряд, обходя дома, нашёл в квартире два трупа, лежащих в кровати под грудой одеял. Старая женщина прижимала к себе девочку десяти лет с голубыми ленточками в косичках.
В пятнадцатую годовщину Победы над фашистской Германией на Пискарёвском кладбище открывался мемориал погибшим в годы блокады ленинградцам. Среди приглашённых был почётный пенсионер и соратник Жданова, рядом с ним в шерстяном платье стояла его жена. На груди женщины была брошь с изображением купидона, обрамлённого двумя рядами бриллиантов».
Сергей перестал писать, посмотрел за окно на город, почувствовал, как в его мысли пришли рассуждения Соломона, и подвёл итог:
«Не было и нет на земле беспечального места, и люди очень стараются, чтобы так было впредь».
Закрыв блокнот, Сергей выключил свет, вышел из магазина и всю дорогу до дома мысленно переписывал последние строчки, понимая, что это надежда, живущая в его сознании, пытается хоть немного смягчить безысходность написанного.
Третий порядок
– Так, друзья мои, – Сергей обвёл взглядом аудиторию. Второй год он читал лекции будущим геофизикам, – сегодня мы разделимся. Левая от меня сторона будет пытаться объяснить явления, о которых пойдёт речь в сегодняшней лекции, а правая будет сомневаться и опровергать.
– А что будет делать середина? – весело произнёс долговязый парень, взглядом ища у сидящих рядом товарищей поддержки.
– Хороший и своевременный вопрос, – разглядывая юношу, продолжил преподаватель: – Если стороны не возражают, давайте всех, кто сидит выше и ниже молодого человека, считать золотой серединой и судьями всех возникших споров. Пусть они поднятием рук голосуют за лучшую версию или отличное её опровержение.
По залу пробежал весёлый ропот. Улыбки, перешёптывания ещё какое-то время гуляли по аудитории, но как только Сергей взял в руки мел и пошёл к доске, всё стихло. Он почувствовал, как жадно и внимательно вчитываются студенты в каждую написанную им букву.