Слуга Империи
Шрифт:
– Конечно, я понимаю.
В тоне, которым это было сказано, невозможно было уловить ни удивления, ни упрека. Однако Мара достаточно хорошо знала своего гостя, и от нее не укрылась коротенькая пауза, которая ему понадобилась, чтобы овладеть собой, после того как он выслушал ее отказ от брака с ним - разумеется, по политическим соображениям. Для него это не стало ударом по самолюбию - во всяком случае, он не испытал такой жгучей обиды, какую некогда выказал Джиро. Но отказ Мары все-таки причинил ему настоящую боль.
Его печаль передалась и ей.
– Поверь...
– добавила
– Моя душа должна быть тебе открыта.
Хокану опустил глаза, словно рассматривал собственные руки, стиснувшие кубок. Маре вдруг - непонятно почему - захотелось потянуться через стол и сжать эти руки в своих ладонях. Но этого делать не следовало. Она не согласилась стать его женой, но не могла вполне скрыть сожаление.
– Я... восхищаюсь тобой сильнее, чем ты думаешь. В тебе я нахожу все, что хотела бы видеть в отце моих детей. Но мы оба правители. Наш дом должен быть военным лагерем... Где же мы будем жить? В этом поместье, в окружении солдат, не присягнувших тебе на верность? Или в поместье твоего отца, где солдаты не присягнули на верность мне? Скажи, Хокану, разве мы можем потребовать, чтобы воины, принесшие клятву верности перед святынями наших семей, безоговорочно повиновались людям из другого дома?
Он удивленно поднял брови и грустно улыбнулся:
– Мара, я предполагал, что мы поселимся в поместье моего отца и назначим кого-нибудь - по твоему выбору - регентом при Айяки, чтобы вести дела Акомы, пока твой сын не примет бразды правления.
– Хокану покаянно развел руками.
– Госпожа, прости мне необдуманную самонадеянность. Мне следовало предвидеть, что ты отнесешься к моему предложению не так, как любая другая женщина.
– С сухой иронией он добавил: - Меня всегда восхищал твой свободный дух. Превратить тебя в заурядную жену было бы все равно что запереть в клетке птицу ли. Теперь я это понял.
Он был красив, и его глаза завораживали, подобно глубокому священному пруду. Мара глубоко вздохнула, чтобы собраться с силами.
– Ты исходил из собственных предположений, Хокану, но в этом нет большой ошибки.
– Прежде чем до нее дошло, что она снизошла до оправданий, Мара потянулась через стол и коснулась руки Хокану.
– Все эти сложности было бы легко преодолеть, если бы Тасайо Минванаби не омрачал мою жизнь, как меч, нависший над головой. Если бы ты и твоя семья не были так глубоко вовлечены в планы императора, желающего силой навязать мир Высшему Совету... Если бы...
Хокану мягко накрыл ее руку своей свободной рукой. Теперь на его лице читалось новое чувство - не гнев, не боль, а скорее глубокий интерес.
– Продолжай...
– Если бы мы жили в мирной стране...
– она колебалась, пытаясь подобрать слова, чтобы выразить мысль, во многом внушенную Кевином, - где закону подчиняются и дела, и слова... где политика не поощряет убийства...
Осекшись, она почувствовала, что его молчание - это отражение ее молчания. Его рука, лежавшая на ее руке, напряглась, и Маре вдруг открылось: да ведь в нем живет тот же протест против застарелых предрассудков их общей родины, который исподволь назревал в ней самой.
– Если бы мы жили в иные времена... если бы мы могли растить детей, зная, что за каждой дверью не прячется кинжал... Вот тогда, Хокану Шиндзаваи, я не уклонилась бы от великой чести стать твоей женой. Во всей Империи не найдется человека, который был бы для меня более желанен как отец моих будущих детей.
– Она отвела взгляд, опасаясь, что не сумеет до конца сыграть выбранную роль.
– Но до тех пор пока в Совете не наступит умиротворение - а мы знаем, что до этого еще ох как далеко, - союз между нами мог бы навлечь новые опасности на оба наши дома.
Хокану ответил не сразу. Он погладил руку Мары, прежде чем выпустить ее, и хранил молчание, пока она вновь не повернулась к нему: он хотел видеть ее лицо.
– Ты мудра не по годам, властительница Мара. Я не стану притворяться, что не испытываю разочарования. Могу лишь преклоняться перед твоей стойкостью. Твоя редкостная сила делает тебя еще более достойной любви.
Мара почувствовала, что глаза у нее увлажнились.
– Хокану, девушке из какой-то другой семьи выпадет редкостная удача.
Хокану поклонился в благодарность за комплимент:
– Такой девушке понадобится нечто большее, чем удача, чтобы завладеть моим сердцем, которое отдано тебе. Но, прежде чем я отправлюсь в путь, могу ли я по крайней мере надеяться, что ты благосклонно относишься к дружескому союзу с Шиндзаваи?
– Несомненно, - ответила она, воспрянув духом от того, что он не рассердился и сохранил учтивость. Она даже сама не сознавала, как ей не хотелось бы, чтобы неудачное сватовство настроило Хокану против нее.
– Я буду ценить союз с твоим домом как почетную привилегию.
– Считай это подарком, - сказал Хокану.
– Только ты достойна его.
Он сделал последний глоток из кубка, а затем без суеты и спешки приготовился откланяться.
Он уже собрался встать из-за стола, но был остановлен словами Мары:
– Если ты позволишь, я хотела бы просить тебя об одном одолжении.
Он устремил на нее испытующий взгляд, в котором не было и следа подозрения, что она может воспользоваться его слабостью - любовью к ней - в собственных интересах. Он лишь хотел понять ее побуждения. Мара безошибочно истолковала интерес Хокану, подумав о том, насколько же они близки по природе: оба знали толк в Большой Игре и обладали достаточной волей, чтобы разыграть свои ставки в полной мере.
– О чем же ты хотела просить, госпожа Мара?
Ей было нелегко приступить к этому щекотливому делу, однако она решилась:
– Насколько мне известно, в вашем доме часто бывает один из Всемогущих.
Хокану кивнул; теперь его лицо не выражало ничего.
– Да, это так.
После мучительной паузы Мара добавила:
– Для меня была бы чрезвычайно желательна возможность побеседовать с магом из Ассамблеи в неофициальной обстановке. Если бы ты смог устроить такую встречу, я считала бы себя твоей должницей.