Слуга Империи
Шрифт:
С непозволительной для знатной женщины прямотой она расспрашивала сидевшего напротив варвара о нравах и обычаях его народа. Кевина ничуть не смущало такое пренебрежение к светским условностям: он отвечал без стеснения и по существу. Мара заключила, что эти иноземцы неотесанны, если не сказать - грубы. Иногда ему трудно было подобрать нужное слово для описания неведомых цурани событий и явлений, но он оказался способным учеником, и с каждым днем его речь становилась все богаче. Сейчас он пытался развеселить Мару анекдотом про холостяка, которого приятели прозвали "в каждой бочке затычка"; оставалось только объяснить, что здесь смешного.
На
Уставшая от дневных хлопот, Мара все же отметила, что варвар предстал перед ней опрятным и ухоженным, отчего он помолодел на добрый десяток. лет. Видимо, он был не намного старше ее самой. Тем не менее годы жестокой борьбы приучили ее к суровости, тогда как этот закаленный в войнах иноземец являл собой полную беспечность. Он светился насмешливостью и лукавством, которые казались Маре то привлекательными, то отталкивающими.
Она выбирала самые безобидные темы: народные празднества, музыкальные инструменты, ювелирные украшения, поварское искусство. Потом разговор перешел на выделку меха и работы по металлу - редкие для Келевана ремесла. Несколько раз Мара ловила на себе испытующий взгляд Кевина: он старался понять, что она замышляет.
Между тем мысли властительницы приняли иное направление. Цуранский уклад жизни неоднократно вызывал у этого иноземного раба полное недоумение, а то и неприятие. Такой взгляд мог сослужить ей хорошую службу - иногда полезно посмотреть на себя со стороны, при трезвом расчете это дает преимущество в борьбе.
Этот человек - нет, этот раб, поправила себя Мара - заслуживал пристального внимания. Его нетрудно было представить на месте самого опасного противника в Игре Совета. Сквозь шелуху легковесной болтовни проглядывали зерна недюжинного ума. По правде говоря, она еще не научилась распознавать, когда Кевин говорит всерьез, а когда просто морочит ей голову. Например, он с жаром доказывал, что его деревню, а может, город - поди знай, что такое Занн - когда-то опустошал дракон, хотя любому ребенку известно, что драконов в природе не существует: это всего-навсего сказочные чудовища.
Заметив, что невольник утомился, Мара жестом приказала служанке принести фруктовый шербет. Кевин залпом осушил бокал и удовлетворенно вздохнул. Тогда Мара задала ему вопрос о настольных играх и, вопреки своему обыкновению, слушала не перебивая.
– А ты хоть раз видела коня?
– невпопад спросил Кевин, когда слуги принялись зажигать светильники.
– Пожалуй, из всего, что у меня было дома, больше всего я скучаю по лошадям.
Сквозь оконные ставни просвечивал медно-золотой лик келеванской луны. У Кевина вырвался глубокий вздох. Его пальцы теребили бахрому подушки, а глаза подернулись пеленой.
– Ах, госпожа, была у меня одна кобылка, я ее сам вырастил. Каурой масти, а грива черная, что твои кудри.
– Поглощенный воспоминаниями, варвар даже подался вперед.
– Резвая, выносливая - чертовка, а не кобылка. А уж в бою пены ей не было. Ударом копыта могла сразить воина в полных
– Он поднял глаза и внезапно осекся.
Если до сих пор Мара слушала с ленивым интересом, то теперь она словно окаменела. От одного вида лошадей у цуранских воинов стыла кровь в жилах. Никому бы не пришло в голову расхваливать этих чудищ. Под чужим солнцем, в краю варваров простились с жизнью брат и отец Мары - они погибли под конскими копытами. Возможно, рука этого самого Кевина сжимала копье, пригвоздившее одного из них к мидкемийской земле. Мару охватила такая скорбь, какой она не знала многие месяцы. Вместе с этой скорбью нахлынул застарелый страх.
– Не желаю больше слушать о лошадях, - бросила она с таким неистовством, что служанка с перепугу едва не выронила гребень.
Кевин оставил в покое бахрому подушки, ожидая объяснений, но правительница уже обрела прежнюю непроницаемость.
– Мой рассказ чем-то тебя напугал?
– с непривычной мягкостью произнес мидкемиец.
Мара снова напряглась, сверкнув глазами. Цурани не так-то легко напугать, подумала она и чуть не сказала это вслух. Еще не хватало оправдываться перед рабом! Тряхнув головой, она отстранилась от служанки с гребнем.
Для цуранской девушки этот жест был хуже удара хлыстом. Бедняжка рухнула на колени, коснулась лбом пола и пулей вылетела за дверь. Но варвар ничего не заметил. Он преспокойно повторил свой вопрос, словно обращаясь к непонятливому ребенку, но удостоился только взгляда, преисполненного жгучей ярости.
По неведению Кевин усмотрел в этом одно лишь презрение. Его истерзанная душа полыхнула злостью.
– Спасибо за приятную беседу, госпожа, - издевательски протянул мидкемиец.
– Пока другие гнули спину на солнцепеке, я здесь получил бесплатный урок разговорной речи. Но ты, кажется, забыла, что наши народы ведут войну. Я взят в плен, но остаюсь твоим врагом. Больше ты не вытянешь из меня ни слова: не приведи господь, я тут выболтаю лишнее и дам тебе перевес в силе. А сейчас позволь откланяться. Варвар вскочил и теперь возвышался над Марой, как глыба, но она не шелохнулась.
– Нет, не позволю.
– Даже эта убийственная дерзость не поколебала самообладания правительницы.
– Ты взят не "в плен". Ты взят мною в собственность.
– Ну нет!
– По лицу Кевина пробежала злая усмешка.
– Я военнопленный - и точка.
– Сидеть!
– потребовала госпожа.
– Как же, жди! Небось не привыкла, когда тебе перечат?
– Одним прыжком Кевин бросился на Мару и сдавил ей горло.
Она так растерялась, что не успела кликнуть стражу. Сильные загрубевшие руки сжимали ей шею, вдавливая в нежную кожу нефритовые бусы. Слишком поздно Мара поняла, что под маской его беспечности скрывается пучина отчаяния.
Властительница заскрежетала зубами от боли; извиваясь, она попыталась ударить варвара ногой в пах. Кевин встряхнул ее, как тряпичную куклу, потом еще и еще, не чувствуя, как ему в запястья впиваются острые ногти. Мара захрипела. Он сжал ей горло ровно настолько, чтобы не задушить, но не давал возможности позвать на помощь. Потом мидкемиец наклонился и заглянул ей в лицо.
– Вот теперь ты по-настоящему струсила, - объявил он.
Из-за спазмов Мара не могла произнести ни звука; ее широко раскрытые глаза наполнились слезами. Однако она не дрогнула. Черные волосы благоуханной волной накрыли его руки; округлая грудь, прикрытая тонким шелком, касалась железного локтя.