Слуга Смерти
Шрифт:
— Ерунда какая, — сказал я, пытаясь придать голосу некоторую легкомысленность. Но люди, умеющие разговаривать легкомысленно на любую тему, вряд ли когда-нибудь общаются с жандармами, явившимися посреди ночи и внимательно глядящими в твои глаза. — Я и в самом деле познакомился с Петером при известных вам обстоятельствах и не вижу в этом ничего особенного. Оружие же объясняется тем, что входная дверь была незаперта, а я, как человек мнительный, сразу предположил самое худшее. Тоттмейстеру позволительно быть несколько параноиком, знаете ли…
— Закончим с этим, — проговорил
Я вспомнил слова Макса. Теперь это уже не частное дело, оно принадлежит Ордену. Не мне, не полицай-президиуму. Отныне и впредь — только Ордену. Макс сказал — молчать. Максу и Ордену не нужен шум, как не нужны жандармы, выслеживающие на улицах кого-то, кто может оказаться нашим коллегой-магильером. Это ведь будет такая неприятная и глупейшая история, если психопат-убийца окажется твоим коллегой…
— Нет, господин Кречмер, — ответил я по возможности твердо. — Могу сказать, что эта версия мной уже откинута. Меня пустили по ложному следу две смерти, в которых я усмотрел схожие черты. С моей стороны это было опрометчиво.
— Опрометчиво… — повторил он за мной тихо, точно задумавшись, но когда он поднял лицо, я увидел, что глаза его смотрят внимательно и остро. — И, выходит, ровно никакой связи между тремя мертвецами в Альтштадте нет? Тремя мертвецами с проломленными головами, а?
— Полагаю, нет.
— И такое совпадение уже не кажется вам подозрительным? Вы меня удивляете, Корф. Стоит появиться второму похожему случаю, как вы врываетесь к господину полицай-гауптману с криком о том, что напали на след мерзавца и теорией, которая приписывает оба убийства одному человеку. Однако же стоит появиться следующему мертвецу, как вы покорно согласны считать это нелепым совпадением. Не узнаю вас. Да и покушение… Вы заставили меня поволноваться, сообщив о том, что чуть не лишились жизни на пороге собственного дома. Теперь и это считаете совпадением?
— Увы. Человек, напавший на меня, был мне знаком. Мне случилось поспорить с ним за несколько дней до того и, судя по всему, поставить его в неудобное положение…
— У вас хорошие знакомства, Корф, — проворчал Кречмер, — если каждый с вами спор они пытаются уладить с помощью пистолетов.
— Об угрозе жизни говорить не приходится. Он всего лишь хотел повредить моему слуге, что ему вполне удалось. Как вы знаете, мертвецу нельзя нанести ущерб, по крайней мере, такой, который был бы интересен полицай-президиуму. Это лишь мое имущество и ничего более. Спор уже улажен, и моя жизнь вне опасности, уверяю. Так как мою голову в тот момент занимали мысли о найденных мертвецах, этому нападению я приписал кое-что из того, что оказалось совершенно напрасным. Многие из нас действительно излишне мнительны. Видимо, что-то связанное с работой…
Кречмер нахмурился. Иногда мне казалось, что он слушает слова лишь из врожденной вежливости, сам же он способен слышать куда более тихие, многими вовсе не слышимые голоса.
— У вас хорошо подвешен язык.
— Надо уметь хорошо болтать, чтобы уговаривать мертвецов возвращаться в столь нелицеприятное место, как наш мир, — я почувствовал, что можно улыбнуться. — Можно сказать, что это профессиональное.
— А ведь я поверил вам — тогда. Предлагал охрану. И даже нашел, что ваши слова не лишены логики. Теперь же вы первый их опровергаете. Досадное непостоянство.
Мне оставалось лишь развести руками:
— Я охочусь за истиной. Когда след оказывается ложным, проще забыть про него, чем упираться лишь из упрямства.
— Ложный след… ложный… — Кречмер покивал, но что-то в его голосе подсказало мне, что впечатление вновь обманчиво, и хитрый жандарм вовсе не поглощен собственными мыслями, а напротив, присматривается ко мне с величайшим и совершенно непонятным вниманием. — А то, что экономка фрау Блюмме была убита через два дня, вас не смущает? Или же это ложный, как вы выразились, след? Что ее голова обратилась в черепки — как и у двоих до нее — что это? Ложный след?
Кречмер с отвращением посмотрел на папиросу в собственной руке и спрятал ее обратно в портсигар.
— Не знаю, — ответил я, помедлив. — Но как я уже сказал, мне пришлось отбросить теорию об одном убийце.
— Спасибо, слышал.
— Я полагаю… Да, у меня есть версия о том, что дело не столь сложно, как мне виделось поначалу, хотя это не делает его более удобным. Видите ли, я начинаю считать, что среди преступников нашего города начинают разноситься сведения о наших методах работы. Я про тоттмейстеров, конечно.
— Поясните.
— Кто-то, наконец, сообразил, что, уничтожая мозг, он лишает тоттмейстеров возможности открыть память жертвы. Он стирает следы, которые зачастую ведут к его поимке, поскольку почти всегда человек перед смертью успевает разглядеть убийцу. Это прогресс, господин Кречмер, хотя и неприятный для нас. Наши враги тоже учатся, и учатся куда быстрее, чем я опасался прежде.
— Значит, все три, — Кречмер зачем-то выставил три пальца, — не имеют отношения друг к другу?
— Я так думаю. Правда, в последнем случае, когда убили экономку Блюмме, дело и в самом деле выглядит странно.
— Еще более странно, чем то, что вы взяли на себя опеку над единственным выжившим человеком из дома Блюмме? Простите, не обращайте внимания. Я слушаю вас.
— Смерть экономки действительно может быть каким-то образом связана со смертью Марты Блюмме. Потому что в такие совпадения я верить не привык. Быть может, убийца в первый раз планировал убить именно экономку, но ее как раз не случилось дома, и его жертвой стала хозяйка дома… В этом городе слишком много убийц, чтобы я мог говорить с уверенностью. Или же… Постойте, вот вам и версия. Например, убийца полагал, что вдова Блюмме имеет некоторое состояние, которое хранит в доме. Выждав момент, когда кроме нее никого не будет, он проник в дом и убил ее, однако не нашел денег. Что-то заставляло его предполагать, что деньги в доме все же есть, поэтому нет ничего необычного в том, что он попытался выжать правду из экономки, которой могли быть известны хозяйские тайники. Узнав или не узнав то, что ему надо, он убивает жертву проверенным методом…