Слуга Смерти
Шрифт:
Их было не двое. И не трое. Четверо. Четыре фигуры, замершие почти ровной шеренгой на моем пороге — высокие, перетянутые ремнями, со звенящими и бликующими палашами на боку. На троих из них было серое жандармское сукно, четвертый, стоящий чуть в стороне, носил синий магильерский мундир. Сердце сделало еще несколько быстрых гулких ударов, отчего дыхание в груди ненадолго сперло. Конечно, не тоттмейстер. И не штейнмейстер. И не вассермейстер. На бронзовой эмблеме золотились под солнцем стилизованные языки пламени, похожие на кривые дольки чеснока. Фойрмейстер.
— Соблаговолите проследовать с нами, — сказал один из жандармов, судя по голосу, тот самый, что
Если хочешь взять тоттмейстера, не стоит рассчитывать на одну только сталь. Сталь может подвести там, где магильеры плетут свои странные чары, и уж точно на нее мало надежды, если человек, которого тебе надо взять, якшается с мертвецами и сам похож на мертвеца. Фойрмейстер — другое дело. Ему достаточно щелкнуть пальцами, чтобы превратить человека в воющий, мечущийся из сторону в сторону горящий сверток, распространяющий вокруг себя гудящий оранжевый жар, запах паленого мяса и сгоревшей ткани. Я вспомнил треск, с которым занимались французские шеренги, которые фойрмейстеры подпустили поближе и сожгли в сотне шагов от редута. Треск, похожий на тот, что издает кошачья лапа, цепляя когтями тонкую ткань. Сперва тихий, на грани слышимости, он кажется порождением неба, каким-то приглушенным раскатистым громом, но мало кто в такой момент поднимает голову в попытке рассмотреть грозовые тучи. Потом мундиры вспыхивают и окутываются плотным черным дымом, а вслед за ними вспыхивают находящиеся внутри люди. И обезумевшая шеренга живых факелов, все еще сжимающих в горящих руках бесполезные ружья, еще несколько метров движется по инерции, дикое и жуткое зрелище. Кто-то кричит, и крик этот, крик сжигаемого заживо человека, еще способного мыслить и чувствовать, но не способного хоть что-то изменить в этом море разлившегося огня, тянется над землей, заставляя стискивать зубы и затыкать уши. Шеренга горящих людей, наконец, спотыкается, рассыпается, так, словно огромная огненная змея, махнув хвостом, вдруг обращается в рой тлеющих сполохов-светлячков. И запах, запах мяса и ткани. Кто-то падает сразу же и катается по земле, не понимая, что ничем не затушить магильерского пламени, уже пирующего во внутренностях и обращающего в серый прах недавно живую плоть. Кто-то продолжает бежать вперед и, случается, его из жалости добивает кто-нибудь из ружья — такие вздрагивают всем телом и беззвучно падают в траву, оранжевые языки огня, лижущие их кожу, накрывают неподвижную фигуру и, как падальщики над трупом, заканчивают свою работу, распространяя лишь треск и резкий запах.
Фойрмейстер смотрел на меня с презрением, но без интереса. Взгляд у него был невыразительный, почти равнодушный. Однако я знал, как быстро в этом взгляде могут заплясать синие и оранжевые искры.
— По какому делу я должен с вами проследовать? — спросил я, стараясь оставаться невозмутимым.
Хауптман немного расслабился, я видел это по его взгляду, — все шло именно так, как он и рассчитывал: задержанный готов возмутиться, но не испытывает никакого желания бежать или же оказывать сопротивление.
— Распоряжение господина полицай-гауптмана, — сообщил он, зачем-то ущипнув себя за ус, — касательно тройного убийства. Рекомендую проследовать за нами и обойтись без осложнений. У нас есть приказ доставить вас даже в случае сопротивления.
В этом я не сомневался. И конечно, у них был приказ сжечь меня на месте, если я совершу что-то, похожее на сопротивление. Ни к чему рисковать, когда имеешь дело с тоттмейстером.
— Давно мне не приходилось беседовать с господином полицай-гауптманом. Мне приятно будет с ним поговорить, особенно если компанию мне составят такие учтивые и вежливые господа. Однако не много ли вас?
Хауптман пожевал губами, точно пытаясь сообразить, дерзость ли это, которую стоит немедленно пресечь, или же задержанный просто ерепенится и, быть может, не стоит приступать сразу к исполнению приказа в буквальном смысле.
— Во избежание, — сказал он веско и ничуть не смущаясь. — Сами понимаете…
Я понимал это прекрасно, едва ли не лучше самого хауптмана.
— Вдвойне приятно встретить коллегу, — я сделал учтивый жест, но фойрмейстер лишь фыркнул, не считая нужным скрывать, как он относится к «коллеге». — Признаться, я плохо разбираюсь в эмблемах Ордена фойрмейстеров. Никак, полк «Функе»?
— «Брандштадт», — ответил он неохотно.
— Отлично. Не ваш ли полк штурмовал Мец в одна тысяча восемьсот третьем?
Он опять был вынужден кивнуть. Конечно, когда фойрмейстеры «Брандштадта» брали Мец, он сам вряд ли мог самостоятельно надевать штаны, но какая разница…
— Отлично, — повторил я с удовольствием, — просто отлично. Ей-Богу, мне даже лестно будет пройтись в такой компании. Если даже «Брандштадт»… Пожалуй, вы держите меня за слишком важную фигуру, господин хауптман.
— Вашу фигуру приказано сопроводить по известному вам адресу, господин Корф. И если указанная фигура сочтет возможным соблюдать тишину и не предпринимать никаких действий, которые могут быть мной расценены как сопротивление, данная прогулка закончится весьма скоро к нашему обоюдному удовольствию. Верно?
— Признаться, о сопротивлении я подумывал, но вижу, что это совершенно бессмысленная затея.
— И славно, — он даже улыбнулся, обнажив на мгновенье крепкие лошадиные зубы. — Тогда пойдемте. Можете захватить личные вещи. Оружие, находящееся при вас, необходимо сдать.
Это тоже было ожидаемо. Мой кацбальгер стоял в прихожей, прислоненный к стене, как позабытый всеми зонт. Жандармы сноровисто приняли его. Отстегивая кортик, я несколько помедлил — оскорбительно было бы шествовать в сопровождении жандармов, будучи лишенным даже такой малости, но потом, поразмыслив, лишь мысленно махнул рукой.
«О кортике ли тебе печалиться, тоттмейстер?»
— Следуйте за нами, — вежливо сказал хауптман, убедившись, что иного оружия при мне нет. — Идите в ногу и старайтесь избегать резких движений.
— Мне было бы неприятно, если б по мою душу прислали зеленых жандармов, — сказал я, будто не услышав его. — Но тут… Простите, а вам самому не доводилось бывать под Мецем в восемьсот третьем?
Вопрос был неуместен, а, пожалуй, и фамильярен, учитывая обстоятельства, но хауптман, убедившись в моей безопасности, несколько смягчился.
— Нет, — сказал он недовольным тоном. — Мы тогда были под Кольмаром.
— О, там была замечательнейшая история, тем более забавная, что с нами есть господин из «Брандштадта», а этот полк принимал в той истории самое живейшее участие. Ну, пойдемте, не стану вас нервировать, а кроме того, рассказывать иной раз приятней на ходу. Вы не возражаете?