Слуга злодея
Шрифт:
Драгоценная жемчужина вод средиземноморских, где теперь ступают твои осторожные ножки?
И перекрывая все эти воспоминания, расстилались перед ним пространства его родины, где он столько наделал чудес и волшебств, коих в другом месте и в другое время не стал бы и делать. Чудился ему теплый ржаной запах разопревшего грибного леса, звездочки светляков в желтой трухе подгнившего пня, сияющие июльским солнцем лужи в колеях дороги, неясные протяжные звуки над болотом в часы заката, тихий свет одинокой свечи в вечернем господском доме.
Площадь была запружена народом, как при раздаче бесплатного хлеба. Вперед выдвинулись самые сильные, рассматривая разбойников, будто орангутангов. Гвардейцы еле сдерживали напор.
Зазвонили колокола церквей. Едва утих последний звук, офицер взял в руки перевернутую вниз тульей треуголку, несколько раз встряхнул и запустил вглубь ее руку.
У Вертухина перестало биться сердце, и его, несмотря на теплую погоду, до самых костей пробрал мороз.
— Астахов! — крикнул офицер, достав из треуголки свернутую в трубочку бумажку и раскручивая ее. — Простить!
С Астахова, крепкого чернобородого мужика, сорвали рубаху и несколько раз вытянули по спине плетью. Едва солдаты отпустили его, он сорвался с места и прыгнул в толпу, точно в реку. Люди расступились, и он побежал прочь, не оглядываясь. Кто-то оглушительно свистнул ему вслед.
— Бормотов! Казнить!
Худой, и без того едва стоявший на ногах Бормотов повалился на спину, солдаты подхватили его и повели к виселице.
— Вертухин! — офицер раскрутил бумажку и оглядел разбойников. — Есть такой?
Площадь качнулась под ногами Вертухина, и он прикрыл глаза, проваливаясь куда-то в пустоту.
— Здесь я, милостивый государь, — еле слышно сказал он.
— Простить!
Небо упало на Вертухина, а площадь, наоборот, приподнялась, и эта теснина сплющила его так, что он едва мог дышать.
Ударов плетью он не почувствовал и пришел в себя только на краю площади. Выпрямившись и обернувшись назад, он крикнул:
— Ну, вот, господа, а вы говорите, что я ничего не стою! Я богу дороже, чем все праведники!
Тем же летом он обвенчался с прекраснолицей турчанкою и привез ее в свое подмосковное имение. Золота и бриллиантов здесь не было, зато расстилались вокруг такие густые луга, что коровы, нагуляв по три ведра молока, падали, не добравшись до дома, и крестьянки доили их, лежащих на боку посреди травы. Грибы возили из леса бочками, ягоды тащили в двуручных корзинах. Крестьяне же были столь добронравны и веселы, что пели песни, когда их секли.
А что же остальные участники сей драмы? Павел Первый на радостях по случаю кончины своей матушки, Екатерины Второй, простил всех и отправил восвояси.
О смертоубийстве поручика Минеева вскоре все забыли, поскольку, кроме фальшивых бриллиантов, ничего найдено не было. Тем более что благодаря стараниям убийцы Минеева пугачевские злодеи лишились турецкой помощи и больше не угрожали России. Записаться в убийцы турецкого посыльного выстроилась было очередь, но никто не смог дождаться от императорского двора даже медной копейки.
Котов некоторое время служил помощником городничего, рисовал альбомы своему начальнику и выпиливал из вулканического стекла фальшивые александриты. Вскоре он, однако, уехал из России, перебрался в Саксонию и купил дворец разорившегося графа. Там и жил до глубокой старости в полном согласии с судьбою. Как видно, не все бриллианты, коими располагал бывший исправник, были поддельными.
Кузьма жил при Вертухине, и Вертухин, дабы он не даром ел свой хлеб, придумал ему должность смотрящего за дорогой — Кузьма каждый день выходил на пригорок и проверял, не едет ли кто. Коли едет, спрашивал гривенник. Дорога через деревню Вертухина стала первой платной дорогой России.
Челядь Лазаревича вернулась в Билимбай.
Сам же Лазаревич отправился лечить нервы на Кавказ, где, по достоверным сведениям, отравился нарзаном и умер. Это, к счастью, была первая и последняя жертва среди участников событий вокруг смертоубийства поручика Минеева.
Ключ к роману
Люди
Артамонов. Мифический изобретатель велосипеда, в реальности не существовавший.
Ахарат, Фридрих Гвалдо, Великий Копт, маркиз Пеллегрини, граф Феникс, граф Тара, граф Алессандро Калиостро. Великий чародей и конспиратор урожденный Джузеппе Бальзамо использовал эти и другие имена, дабы смущать экзальтированную публику по всей Европе от Парижа до Санкт-Петербурга. Посетил Россию в 1780 году.
Белобородов Иван (? — 1775). Отставной канонир, полковник в войске Емельяна Пугачева. Отличался преизрядным искусством стрелять из пушек.
Гумбольдт Александр (1769–1859). Немецкий ботаник и естествоиспытатель. Путешествовал по России, в том числе по Уралу, в 1829 году, был осыпан деньгами и почестями, но никакой пользы ни науке, ни России от его поездки не было.
Вертухин Дементий. Прототипом изрядного душезнатца послужил горный писчик Билимбаевского завода Дементий Верхоланцев (1756–1833), обманувший не только Пугачева и двор, но и саму судьбу.
Лазаревич Иван. Выходец из Армении, хранитель сокровищ персидского шаха, ювелир при дворе Екатерины II, позднее арендатор Билимбаевского чугунолитейного завода. Блестяще начал, тускло кончил — после пугачевского бунта его следы теряются.
Ломоносов Михаил (1711–1765). Единственный русский ученый-энциклопедист XVIII века. Учился в Германии. В Российской академии наук вел суровые бои с засильем немцев. Отличался не только силой ума, но и большой физической силой. В Санкт-Петербурге избил четверых матросов, раздел догола и прибежал домой, рыча и вздымая над головой кучу матросских портков. Ходил пешком, поэтому на Урале из-за чрезмерной его отдаленности никогда не бывал.