Слуги Государевы. Курьер из Стамбула
Шрифт:
Начиналась осень… Осень, которой суждено было войти в историю российскую очередным переворотом во власти верховной, власти самодержавной.
Глава 12
Граф Левенгаупт — командующий шведской армией
На третий день сентября 41-го года в армию, наконец-то, прибыл ее главнокомандующий граф Левенгаупт. Будденброк, в душе радуясь (ноша неподъемная, бестолковая и невыполнимая свалилась), но внешне выглядел хмуро и опечаленно, передавал начальствование корпусом. Повода для радостей было мало.
29
Около 50 верст.
Правда, сам Левенгаупт не разделял сию точку зрения. Дело под Вильманстрандом он считал хотя и проигранным, но, во всяком случае, принесшим мало вреда шведам. В своем донесении в Стокгольм он писал: «Участвовавшие в этом деле русские войска — суть цвет их армии. Нам поэтому нет причины скрывать, что мы проиграли дело, при котором 3000 человек в продолжение шести часов защищались против корпуса от 16 до 18 000 человек. И ретировались потом, подавленные множеством, положив на месте 8000 своих противников».
Страстью к преувеличению одержимы были все полководцы. Уменьшив состав корпуса Врангеля до 3000 человек, Левенгаупт в то же время увеличил численность русских войск почти вдвое, и потерю их также. Оно и не стыдно! Слабый шведский отряд достойно проявил себя перед лицом многократно превосходящего противника, уничтожил половину отборных русских войск в Финляндии и с честью отступил. Старый Ласси в победной реляции, что Ведомости Санкт-Петербургские напечатали, поступил похоже. Но скромнее был в преувеличениях.
Почему Левенгаупт продолжал гнуть линию, правительством «шляп» намеченную, остается загадкой. Нешто не видел, что творилось вокруг? Ослеплен был идеями собственными. Верил в несбыточное. Но и потом, когда увидел всю глубину катастрофы, в которую ввергли они и Швецию, и Финляндию, не попытался спасти, а превратился, по сути, в агнца жертвенного, что ведут на заклание, на эшафот то бишь. Однако ягненком его назвать язык не поворачивается. И не вели его — сам пришел к позору конечному.
Зато офицеры в армии Левенгаупта промеж себя были откровеннее:
— Ни мы, шведы, ни финны никогда не помышляли вести брань с таким сильным народом, какова есть Россия.
— А для шведской Финляндии, яко театра войны, никогда не может и быть полезной война, ибо оставит по себе на многие лета весьма пагубные следы.
— Тогда для чего все зачато?
— У генералов наших спросить о том надобно!
Брожение, брожение умов и настроений начиналось в шведской армии. Но не видел, не замечал этого Левенгаупт. Ослеплен был. Ох, как верили «шляпы» в обещания легкомысленной на вид цесаревны Елизаветы. Какой легкой и увеселительной казалась война из Стокгольма! Неудача под Вильманстрандом, потери, уничтоженная и сожженная русскими фортеция — все казалось Левенгаупту эпизодом, не заслуживающим внимания. Донесения французского посланника из Петербурга были витиеваты и туманны. Боялся, ох боялся Шетарди русского сыска, инквизиции ушаковской. Знал, что переписка перлюстрируется. Оттого и излагал все происходящее в русской столице иносказательно, языком эзоповым. Кто хочет — тот поймет. Или поймет как хочет. Вот и виделось все Левенгаупту в цвете радужном. Чуточку подождать и рухнет колосс русский, а благодарная цесаревна, Императрицею став, вспомнит подмогу шведскую, заслуги их в возвращении трона родительского, законного и отдаст им без боя, без брани все, что батюшка ея, Петр Алексеевич Великий, отобрал от Короля их Карла XII.
Потому Левенгаупт сидел и сочинял обращения к достохвальной русской нации. Когда свершится задуманное, тронется маршем победоносным армия шведская, обращения эти раздаваться будут всем сословиям жителей государства Российского. Оттого они в радость придут неописуемую, шведы, дескать, свободу несут им от поработителей иноземных, министров-иностранцев, власть в стране захвативших и угнетавших цесаревну бедную, дщерь Петрову, Елизавету. От бесчинства инквизиций варварских к строгости законов шведских, ибо закон суров, но это закон. Даже сам Король шведский закон соблюдает, жителям своим пример подавая.
— Ваше сиятельство! — Будденброк оторвал главнокомандующего от сочинительства.
Левенгаупт глаза поднял, мыслями на бумаге оставаясь.
— Надобно, ваше сиятельство, русских побеспокоить. Войска ждали вашего прибытия. Застоялись уже.
— Какой поход? — изумленно посмотрел на генерала главнокомандующий. — Рано, рано еще. Вы же знаете — мы ожидаем известных событий в Петербурге. Как будем извещены о них, так и пойдем маршем победным. Зачем дразнить без времени русского медведя.
— Если похода не намечается, ваше сиятельство, — гнул свое Будденброк настойчиво, — то к зиме пора б готовиться. Палатки летние, от дождей сыростью пропитаны. Болезни разные начинаются от стояния нашего. Да и не мешало б кровь разогнать в ногах солдатских, — и осмелев:
— Ропот в полках, ваше сиятельство.
— Ропот? — брови поднял Левенгаупт. — Отчего ж?
— Отмстить хотят за павших под Вильманстрандом. Особливо в финских полках. Поговаривают, чего их собрали, чего они стоят. Есть война или нет ее? Скоро помирать начнут от холода да сырости. А еще боятся, что русские дома их грабить зачнут. А полки-то все здесь. По домам одни старики да дети с матерями остались.
— Н-да. Отмстить хотят…, — пером в руке крутил главнокомандующий, перстни драгоценные, что пальцы унизывали, рассматривал. — Ну что ж поделать, Будденброк. Так и быть, подготовьте партию, человек двести-триста пехоты, да драгун немного. Возьмите из королевского регимента. Там, я знаю, острословы самые. Пусть прогуляются в русские пределы. Не возражаю. А с квартирами зимними повременим. Зимовать в Петербурге, думаю, будем, генерал! — откинулся в кресле подбоченясь. — Уже недолго осталось.
Ухмылку недобрую скрывая, покинул шатер главнокомандующего Будденброк. Кивнул адъютанту:
— Командира гвардии нашей полковника Отто Рейнгольда Врангеля ко мне пригласить.
Придворный франт, любимец женщин всего Стокгольма и родственник плененного под Вильманстрандом генерала, благоухая духами французскими, стремительно вошел в палатку Будденброка. Плащ скинул промокший, с сожалением оглядел ботфорты, глиной замаранные. Профиль орлиный, челюсть бульдожья, глаза темные, маслянистые, нагловатые. Камзол богатый, золотыми позументами расшитый, шпага каменьями, драгоценными украшенная — нелепо все выглядело в условиях лагеря военного, в грязи утопавшего. Как нелепы были и распоряжения самого Врангеля. Высадившись в Гельсингфорсе вместе с Левенгауптом, гвардия сухим путем пришла к Фридрихсгаму. И нет, чтоб разбить лагерь свой со стороны Выборга, на возвышенности песчаной, полковник Отто Рейнгольд Врангель настоял на размещении общем вдоль низменного морского берега, поближе к форштадту крепостному. Уверял всех: