Слуги Государевы
Шрифт:
В избе только-только появились Меньшиков и Головин, Шереметев где-то замешкался. Царь на пол епанчу с плеч сбросил, туда же шляпу зашвырнул.
— Вона — на Дугласа показал, — знакомца старого встретил. Слыхал, маеор, какой конфуз под Нарвой приключился?
— Не только слыхал, а сам участвовал! — ответил Дуглас, плотоядно на стол поглядывая. Откуда-то из под руки возникали закуски разные, хлеб, разносолы, пироги с рыбой, водка, кружки глиняные. — А что с того-то?
— Как что? Армию угробили! Вон Репнин с ног сбивается. Ищет воинство разбежавшееся.
— Так это разве армия была? — шотландец невозмутимо потянул к себе кусок пирога.
— А что по твоему? — взглядом впился.
— Правду, хотите, сэр? — Дуглас рот открыл пошире намереваюсь половину куска сразу в утробу переправить. Петр кулаком громыхнул по столу:
— Хочу!
МакКорин глянул на царя внимательно, рот закрыл с сожалением. Пирог так и остался в руке занесенной:
— То не армия была. Армию строить надобно. А это сброд был!
— Неправда, — Меньшиков вмешался гневно, — врешь, собака! А как полки стояли Преображенский с Семеновским? Как в землю вросшие! — Царь руку поднял: «Замолчи, мол!» и бросил коротко:
— Продолжай, маеор!
— Два полка — это не армия. А постыдного в конфузе ничего не вижу. Вы же русские сами говорите: «За одного битого, двух не битых дают». Сегодня Карл оказался лучше нас, значит поделом досталось! И мудрено было бы если б вдруг виктория с нами приключилась. Кто на такой фронт длинный армию растягивает? А? При Флерю мы тоже вот так растянули свои порядки, что фланги друг друга не видели. А герцог Люксембургский нас рассек пополам и дал жару. И доблестные шведские полки, в которых я имел честь тогда состоять, разбежались. Как ваши конюхи под Нарвой. — завершил свою речь шотландец и ухватился крепкими зубами за пирог.
— Да подожди ты со своим Флерю! Ты ничего постыдного в конфузе не видишь? — царь не отводил взгляда. Правда, уже не бешено смотрел, а внимательно.
МакКорин помотал головой молча, пирог проглатывал. Потом ответил:
— Конечно, нет, сэр! То была ошибка, а не конфуз. Ну случилось ретироваться, что с того? Шведы вояки знатные. Еще со времен их Густава Адольфа они и поляков били, и немцев разных. Ну и нас с вами побили давеча. Армию надобно строить, кавалерию, пушки нужны новые. А не то старье, что под Нарвой собрали. Курицам на смех. Ядер нет, булыжниками заряжали. — глянул насмешливо, — Много камнями навоюете, сэр? — и шотландец засунул вторую половину пирога в рот.
— Ну а ты-то? Что делал под Нарвой? — Меньшиков встрял неугомонный.
— Я то?
— Ты, ты!
— Я в полку драгунском сэра Шневица состоял. Хороший командир, только не в конном строю. Когда атака шведская приключилась надо было всех драгун наших поплотнее поставить, а он стрелять приказал. Много ли с коня настреляешь? Вон у шведов вовсе оружие только холодное. Они скоростью берут. Силой удара. Видали, как шведский эскадрон строится?
— Как? — Петр склонился к нему.
— Плугом. — Руки клином сложил на столе. Показал. — И каждый всадник за коленом другого стоит. Не разорвать! И строятся они в три шеренги. Не более. Мешкотно иначе. Неповоротливо.
— Федор Алексеевич! — к Головину повернулся. — Пиши указ!
— Князю Борису Алексеевичу Голицыну, воеводе казанскому и астраханскому. Прибрать в службу детей боярских и недорослей и казачьих и стрелецких детей же и братьев и племянников и захребетников (бездомных и безземельных) и из иных чинов и из наемных работных людей, опричь московских стрельцов, чтобы добры были и к службе годны: лет 17–30, или малым чем больше 30, а ниже 15 лет чтоб не было. Им дано будет Его Величества Государя, жалование против Московских солдатских полков, денег на год всего по 11 рублей человеку, да хлеба по тому же, как Московским полкам.
А помимо того велю взять рекрутов: с каждых 50 дворов — одного пешего, а со 150 — двух конных. С монастырей и с церквей, где дворы имеются крестьянские тако же. С тех дворян, что не в военной службе состоят, а при воеводствах, на приказах, с отставных, с 30 дворов по человеку. А буде у кого указное число не достанет, с тех денег имать по 11 рублей за человека.
Кто своей охотой пойдет принимать на съезжих дворах без всякой задержки и взяток. Буде он и крепостной чей-то.
И тех людей набрать десять полков драгунских. Числом не менее тысячи в каждом. А к весне отправить в Пскову. К Шереметеву.
— Тебе, Борис Петрович, — Шереметеву, — покудова дефензиву крепить у Новгорода, Пскова и Печор. Как полки новые соберутся, так и думать будем дальше. Что делать-то.
— Пушки нужны, государь. — тихо напомнил Головин.
— Кому поручить дело сие?
— Думному дьяку Андрею Виниусу. — предложил Головин тот же.
— Справится?
— С Сибирским приказом справляется.
— Тогда отпиши ему: «Со всего государства, с знатных городов от церквей и монастырей, собрать часть колоколов на пушки и мортиры».
— Государь! — Меньшиков аж приподнялся.
— Что тебе?
— Попы все взъяряться!
— Угомонись! Поорут и отстанут. Тебе в Москву отправляться. Выберешь из стольников царских командиров для новых полков драгунских. Только иноземцев не ставь! — поморщился царь. — Разбежались все. Даже из Преображенцев. Шневеца… — задумался. Все переглянулись. Сейчас скажет: «Казнить!» Андрей Алферович и правда командир был неплохой. В пехоте. Петр по Азовскому походу его знал. — Перевесть пехотным полком командовать. А ты, маеор, — Дугласу, — с Александр Данилычем поедешь. В Москву. Надобно офицеров набирать новых для полков. Из дворянских недорослей, кто воинскому искусству обучен. Смотреть их. Верю тебе, МакКорин. — поостыл царь. — Ну, давайте вечерять, а то вон, один шотландец метет все со стола, нам ничего и не достанется. — Все дружно рассмеялись.
А в Стокгольме меж тем викторию праздновали. Оды слагали в честь полководца своего юного. Медали чеканили. Все с Карлом XII. То напишут: «Истина превосходит вероятие!», то «Наконец правое дело торжествует». А одну выбили в насмешку. Над Петром, конечно. С одной стороны его изобразили, греющимся от огня собственных пушек, Нарву обстреливающих. С надписью: «Стоит Петр и греется». А с другой, бежит Петр впереди войск своих подале от Нарвы. Шапка падает, шпага брошена, и рыдает, слезы платком утирая. «Изшел вон, плакался громко!» — надписали.