Слуги Государевы
Шрифт:
— Уходим, уходим скорей — Афанасий утаскивал Петра.
— Ну, сука, еще повидаемся — на прощанье погрозил кулаком Суздальцев. И к маеору.
— Да… — промолвил шотландец, — худо! По мне так дуэль для благородного дворянства дело обычное. Но ваш царь считает по-другому. На войне им дуэли запрещены.
— Ну ты же знаешь царя нашего, маеор, — упрашивал Афанасий, — поговори, скажи, так мол и так, Петр Лексеевич, знаю поручика Сафонова, не мог он беспричинно. Знамо важное что-то случилось.
— Попробую! — кивнул шотландец, — не знаю, что выйдет с того, но попробую.
— Ты уж расстарайся, мил человек! — канючил Хлопов, — век на тебя молиться буду.
— Да уговаривай ты меня! Что я девка что ли? Сказал пойду, и поду! — маеор шляпу нахлобучил поглубже с досады. — Жди меня, старик. Зигфрид! — свистнул негромко, коня подзывая.
Петр с Головиным сидел. Опять надобно было союзника своего выручать. От него Паткуль прибыл.
— Говорил, что совсем дела плохи у саксонцев. Поляки раскололись. Одни за Августа, другие за Карла. Короны польской он уже де-факто лишился, глядишь, скоро и своей собственной не будет. Помощи просит. — рассказывал Головин неторопливо.
— Значит, пошлем ему еще войска.
— Не торопись, государь, Паткуль еще сказывал, что де Август примирения уже ищет с Карлом. Любовницу ему свою посылал.
— Что с бабы проку? — удивился Петр. — Что сделать-то она может?
— Хм, — усмехнулся Головин, — не скажи, Петр Алексеевич, баба бабе рознь. Там, в Европах, зачастую бабы правят. Возьми вона королеву англицкую.
— То ж, королева! Софья, сестрица моя сводная, тоже себя царицей возомнила. Чеканить наверно рубли хотела, портреты свои с титулами рисовала. Ну и где, она? Сусанна, монашка смиренная. Если не померла еще.
— Кроме королевы есть и другие. В любовницах ходят у монархов разных. Политикой дюже интересуются. Министров назначают и казнят по своей воле. А монархи потакают.
— Слабы те монархи, значит! — махнул рукой Петр, Монс — изменщицу припомнив. — Что еще сей Паткуль сказывал?
— Сказывал, что в службу к тебе поступить желание имеет. Не верит в искренность Августа. Полагает сдаст его Карлу. При случае. А там он давно к смерти приговорен.
— Ну и?
— Похоже на то, государь. Наш посланник при саксонцах, Долгорукий отписал, что ему де письма Паткуля к королю шведскому показывали, где оный просит прощения у Карла. За измену свою. Не вериться мне в это. Куда ему к Карлу?
— Скажи, что возьмем. В ранге нашего посланника. Но тайного!
У палатки возня и шум послышались. Кто-то настойчиво требовал аудиенции.
— Эй, кто там шумит? — царь поднялся с лавки и вышел.
МакКорин с адъютантами ругался.
— Шотландец! — окликнул его царь. — Чего царю мешаешь? Дело что ль какое неотложное? — сам улыбался.
— Самое неотложное, сэр. — поклонился маеор. — Даже два!
— Ну пойдем. — Позвал за собой.
— Садись. С Головиным рядом. Послушаем маеора, Федор Алексеевич. Он славный воин. Ну так, что за два дела у тебя ко мне. Сказывай!
— Первое государь дело плевое. Фамилию мою попортили.
— Фамилия, не морда, завсегда по новой переписать можно. — засмеялся Петр.
— Сэр, — МакКорин поднялся гордо, — для шотландца потерять часть фамилии, означающую его принадлежность к славному и древнему клану, это бесчестие. Как из русского сделать татарина, или наоборот.
— Сядь, — царь все смеялся, — ну рассмешил. Аж до слез. Татар-то мы попросту русскими делаем. Сперва крестим, а потом Юсупа в Юсупова переделываем. И ничего. Довольны. А русского хоть, как назови, лишь бы, просят сами — пояснил, — в печь не ставили. Что у тебя то потеряли?
— Я был, сэр, МакКорин. А стал просто Корин.
— Ладно, Федор Алексеевич, писцам скажешь, чтоб исправили. Не гоже обижать нам маеора. Он нам еще долго нужен будет. Покудова Карла не одолеем.
Ну еще чего? Говори, не тяни.
— В полку нашем два офицера повздорили. — Петр нахмурился:
— Подрались что ль? На дуэли?
— Да! А может и нет!
— Что ты все загадками?
— Не мог Сафонов беспричинно драку или дуэль затеять! — вдруг взорвался шотландец, — не верю. Кажется, мне причина была!
— Причинно или беспричинно, то без разницы! Затеял, знамо отвечать будет. Прописано мной за дуэли — смерть! Если еще сами себя истреблять будем, кто со шведом воевать пойдет? А, маеор? — зло ответил Петр. — А что там со вторым? Убил его?
— Нет, ранил только.
— Тяжело?
— Не знаю, — сознался виновато Дуглас.
— Знал я одного Сафонова… — задумчиво произнес Головин. — А как твоего зовут, маеор?
— Андреем!
— Тот был Дмитрий!
— А этот Дмитриев сын! И отец его знаю сотником был. Умер он. От ран в стране далекой полученных. В Китае. — вспомнил все Дуглас.
— Точно, он тогда. Государь, — Петру, — значит его отец меня о смерти спас. Мы с манджурами тогда сцепились. А после договор мирный Нерчинский подписали. Вспомни!
— Помню. — кивнул Петр. — Так решим. Пусть посидит покудова. Подождем, что с энтим вторым будет. Помрет — казним, выживет — в солдаты определим. А по сути, скажу чтоб допросили твоего поручика.
— Сэр! — Дуглас испугался — Я знаю что такое допрос, у вас, у русских.
— Нет. Не бойся, маеор. Скажу, чтоб без пыток. На что они? — плечами пожал. — Пусть расскажет, что знает. Дале и видно будет. Все, ступай, некогда нам.
— А…? — маеор замешкался, — … Сафонов…
— Иди давай, — Петр выпроваживал, — Федор Алексеевич позаботится. Не мешай нам боле.
Там в остроге каменном, что в укреплениях Нарвских имелся, Андрею допрос учинили. Из темницы, даже летом промерзшей, в застенок жаркий пытошный привели. Что при шведах было, то и при русских осталось. Дохнуло поручику в лицо смрадом теплым, страданиями лютыми, болью нечеловеческой пропитанным. Сыск вел офицер незнакомый в мундире преображенском. Видом благообразный, худощавый, лицом вытянутый, а глаза голубые, в точь стеклянные, неморгающие. Оглянулся Андрей по сторонам. Поежился. Дыба рядом. Инструмент разный палаческий разложен. Самого мастера дел заплечных правда не видать.