Слуги зла
Шрифт:
— Ястреб, тебе делать нечего?
— Он служил гадине из леса, — хрипло проговорил Ястреб, рукавом стирая кровавые кляксы со щеки, перекосившись от омерзения. — Носил знаки гадины, воняет лесными тварями…
— Он уже издох, — произнес Паук примирительно. — Барлог с ним, брось… — И ухмыльнулся, отстегивая от кафтана командира отряда золотистый крученый аксельбант. — Смотрите, какой шнурок! Наверное, из настоящего шелка…
— Ты у нас просто помешан на шнурках, — хихикнула Шпилька. — Лучше сюда посмотри, штука какая!
— Мерзость какая, — заметил Паук, подходя.
— Да уж, — сморщился Пырей, бросив беглый взгляд. — Может, конечно, и гномов работа, но похожа на лесную. Противная, в общем…
Шпилька осторожно, двумя пальцами, держала блестящий предмет. Тонко кованная из золота заколка в виде лилии, с алмазными капельками на листьях, вспыхивала острыми радужными огоньками, когда ее поворачивали под разным углом.
— Не знаю… — протянула Шпилька задумчиво. — Блестит… хочется смотреть… хотя…
— Чара. Из-за таких штучек люди друг другу глотки рвут, — напомнил Молния презрительно. — Им тоже, наверное, смотреть хочется. Спрячь, она по-человечески дорогая.
— А я бы не стал подбирать всякую дрянь, — сказал Пырей, отвинтив крышку фляги и принюхиваясь. — От эльфийских цацек никому добра не было.
— Лучше вылей, — предложил Паук. — Их выпивка, по-моему, гораздо хуже побрякушек. От нее дуреют. А золото все-таки пригодится. И кстати — что с лошадьми делать будем, а, ребята?
Пырей еще раз понюхал флягу, чихнул и отшвырнул ее в сторону. Паук подкинул в руке кошелек одного из мертвецов:
— Это золото мне больше нравится. А та штучка… точно, противненькая. Барлог возьми, ну почему если они видят что-то живое и милое, их непременно тянет сделать мертвую копию, блестящую, холодную… Всегда-то им надо запереть живое в золото, чтобы время для него остановить… честно говоря, каждый раз тянет блевать, как вижу…
— Потому что они не рожают, — сказала Шпилька. Она сунула заколку в сумку и теперь непроизвольно терла руки об мокрую траву. — У них вместо живых детей — каменные.
— Да кончайте уже, — взмолился Молния. — А то меня вырвет сейчас!
— Мудрое слово, — сказал Ястреб. — Замолчали и пошли отсюда. Надо сообщить вниз.
Бойцы с торопливой методичностью осмотрели тела. Ничто, кроме золота, не остановило их внимания — стрелы людей были длинноваты и слишком легки для орочьих луков, прочее оружие, красивенькое и неудобное, доброго слова не стоило, личные вещи казались бессмысленными, а припасы отзывались настоящим ядом. Так тела неудачников и канули в пропасть под мост — при оружии и амуниции. Они могли бы не обижаться в стране теней, если только от людей остаются тени. Лошадей было жалко разгонять, но все равно разогнали, зарезав только нескольких: вечерело, и никто не сомневался, что за длинной ночью придет довольно сложное утро; свежая конина представляла собой провиант для бойцов, которые выйдут наверх.
А наверх позже вышли многие.
…К тому времени, когда по Линии Ветров пришел сигнал от разведчиков — тяжелый душный запах лаванды, тревога, призыв, — те, кто остался с Клыком, уже успели осмотреться по-настоящему.
В поселке уцелело немного жителей, и в основном — молодежь, бойцы и присоединившиеся к бойцам технари и рудокопы. Калек, женщин с маленькими детьми и доживающих век стариков клан погубил, пытаясь спасти; из таких выжили только дети, которые уже обрели достаточно самостоятельности, чтобы остаться среди бойцов, и женщины из профессионалов, нужных для ведения войны. Большинство инженеров клана, которые обеспечивали безопасность пещер, пропали вместе с теми, кого остались защищать.
Уцелевших отличали отчаянные лица, откушенные мизинцы, шрамы от собственных когтей на щеках у женщин и абсолютная готовность принять любой бой, чтобы мстить со всей возможной жестокостью.
К тому времени, как пришел сигнал, уже решили, что Крыса останется в госпитале вместе с целительницами клана, но она вдруг поняла, что с Пыреем в таком случае может больше никогда не увидеться, и, нарушив все планы, отправилась наверх с бойцами. Красавчик, которого тоже собирались оставить внизу, с ранеными клана, оскорбился до глубины души.
— Вы будете драться за меня, а я тут отсижусь, так, Клык? — мрачно проговорил он, догнав и остановив своего старого командира. — С чужаками! Здорово придумано. И потом ко мне будут приходить ваши тени, а здешние меня с дерьмом сожрут за то, что я жив. Славно.
— Сдохнуть торопишься? — усмехнулся Клык. — Может, еще успеешь?
— Наверно, в хорошей компании хочу сдохнуть, — Красавчик осклабился. — Вместе с тобой драться безопасней, чем под этими сводами с местными пижонами сидеть. И потом — даже Шпилька ушла…
Клык не нашелся, что возразить, только сморщил нос.
— Слушай, Клык, — сказал Мелкий, приблизившись, — это что ж выходит? Если меня завтра убьют, я для всех так и останусь Мелким? Ну что за… я же урук-хай все-таки!
— Чем это плохо? — спросил Клык. — Важно не то, как тебя звали, а что о тебе запомнили, глупости болтаешь…
— А может, тебе после этого боя дадут другое имя, — вмешался Хорек. — Мало ли, как все обернется. Может, тебя вообще назовут Ветер или Огонь, если выйдет что-нибудь особенно удивительное. А может, ты еще лет пятьдесят проживешь и десять имен поменяешь…
— А бой точно будет завтра? — спросил Мелкий, ответив Хорьку признательным взглядом. Он почувствовал себя польщенным.
— Думаю, да. — Клык тщательно свернул карту, начерченную на отлично выделанном пергаменте, и окликнул Шороха: — Забирай обратно. Я ее наверх не понесу — мало ли, как все сложится, а в чужих руках ей совсем не место.
— Знаешь, Клык… — Шорох чуть замялся. — Я хотел тебе кое-что сказать… Пойдем со мной… карту отнесем.
Клык пожал плечами. Пошел за Шорохом мимо бойцов, проверяющих снаряжение, мимо оружейной мастерской, где теперь горел огонь, метались тени и был слышен звон молотов по наковальням и шелест стали шлифуемых лезвий, мимо ведущих вниз штолен, откуда тянуло холодом и глубиной… Шорох свернул из тускло освещенной галереи в сумеречный узкий коридор, а из него — в маленький зал, отлично проветриваемый и залитый светом горящего газа. Здесь, на стеллажах, вырубленных прямо в камне стен, хранился клановый архив. В библиотеке никого не было.
Шорох положил карту в нишу, рядом с другими, повернулся к Клыку, развязал торбу, висящую на боку, и вытащил странный предмет. Клык посмотрел на эту вещь, не прикасаясь: продолговатый брусок в ладонь шириной, а длиной — в полторы, зеленовато-серый, поверхность кажется какой-то жирной, с тусклым блеском, будто у слюды или стеатита, а из бруска торчит круглый штырь, металлический, мутно-желтый, может, латунный. И запах…
— Это — гремучий студень? — спросил Клык негромко. — Я с таким дела не имел, но запах чуял много раз, не ошибиться…