Слушать
Шрифт:
.— Черный, — сказала она.
Медсестра отложила красный цилиндр в сторону, а черный поставила на поднос рядом с больничной кроватью. Она обернула резиновую трубку вокруг Дарьиной руки, чтобы стало видно вены. Дарья почувствовала свой пульс в каждом пальце. Затем была острая боль от иглы. Медсестра убрала резиновую трубку и слабо улыбнувшись включила капельницу. Дарья должна была быть в сознании во время процедуры, для того, чтобы доктора могли узнать, в случае если они повредят ее мозг, вставляя имплантат. Но благодаря веществу в капельнице она ничего помнить не будет и она была этому рада. Ей не хотелось вспоминать, как с нее снимали скальп, сверлили череп и что—то засовывали в височную
Затем появилось лицо и она узнала свою сестру, Кали. Ее губы двигались, но Дарья ее не слышала. Ее уши были чем—то закрыты. Кали на мгновение закрыла глаза, как бы порицая себя, а затем вытащила блокнот и ручку. Она написала:
Они не хотят, чтобы ты кого—нибудь услышала. Сказали, что это будет слишком ошеломляющим. Оставь пока шумоподавители на ушах. Как ты себя чувствуешь?
Голова Дарьи пульсировала, особенно правая сторона, в которой находился имплантат. Кроме того, она чувствовала тяжесть, будто может провалиться прямо сквозь матрас. Ей не хотелось объяснять это все Кали, так что она просто подняла вверх большой палец и улыбнулась, хотя она была уверена, что получилась скорее гримаса. Даже щеки были тяжелыми.
Глаза Кали были наполнены слезами. Она написала очередную записку в блокноте. Спасибо.
Дарья знала за что благодарила ее Кали. Если бы она не была такой уставшей, то попыталась бы сказать, что сделала выбор не ради Кали, не ради их матери — что она даже не была уверена, что хочет услышать песню своей матери, несмотря на свой выбор. Но вскоре ее глаза наполнились тяжестью и она снова уснула. Проснулась она позже, когда между жалюзями уже виднелось темное небо, а медсестра рассматривала разрез на ее черепе. Часть волос сбрили — ровно восемь квадратных дюймов*. Она захотела узнать точное количество.
Еще одна вещь, которую ей сказала мать: волосы — самая красивая часть женщины. У Дарьиной матери в молодости были красивые волосы, красновато—коричневые, сверкающие в лучах солнца. Они доходили до середины спины и всегда вились — как бы она не старалась их выпрямить, ничего не получалось. Дарья иногда думала как жаль, что ни она, ни Кали не унаследовали материных волос. Удивительно, но за несколько мгновений до того, как она проснулась, в ее голове пронеслось воспоминание о матери. Это был один из редких случаев, когда та пыталась придерживаться трезвенности. Дарья вернулась домой на весенние каникулы, а ее мать восстанавливала силы — целый месяц была трезвой, с розовыми щеками, сообразительной, приятной. Они с Кали месили тесто для пирога на кухне, а сосед Дарьи прибивал к окнам доски. Мать что—то пела высоким сопрано.
— Спой со мной! — сказала ей мать. — У тебя прекрасный голос, Дарья. Она запела известную Дарье песню, и, несмотря на то, что она считала эту женщину чужой, девочка присоединилась. В какой—то момент они достигли созвучия — ее более низкий голос заходил за голос матери — и та заплакала от счастья.
— Красиво, — сказала она.
В ту неделю Дарья выбрала третьим инструментом скрипку — каждый Слушающий должен был уметь играть на трех — несмотря на то, что для струн у нее были слишком нежные кончики пальцев и у нее были проблемы с игрой. Она выбрала ее не потому что скрипка ей нравилась, а потому что это было сложно, потому что она знала, что пробираясь сквозь боль, она достигнет высшей наслады.
Медсестра, проверяющая разрез, заметила, что Дарья проснулась, и улыбнулась. Она сказала что—то, что Дарья не могла услышать, так как была в прославленных шумоподавляющих наушниках. Медсестра сняла резиновые перчатки и бросила их в мусорное ведро. Дарья наконец—то проснулась достаточно, чтобы посмотреть вокруг — она была в большой комнате, полной кроватей, отделенных занавесями. Она могла увидеть только пальцы мужчины рядом. На прикроватном шкафчике лежала стопка книг — некоторые были любимыми книгами Кали, а некоторые ее самой. Дарья вытащила одну из книг Кали и начала читать, подперевшись подушками. Где—то через час Кали зашла в комнату, подтирая глаз платком. Ее лицо обесцветилось — она определенно плакала.
«Мое лицо становится цвета сырого гамбургера когда я плачу,» всегда говорила Кали. «Это так неловко. Я не могу этого спрятать.»
В правой руке Кали зажала телефон. Она так крепко сжала его, что казалось она переломит его на два.
— Что случилось? — спросила Дарья. Она чувствовала вибрацию слова в горле, но не знала насколько громко произнесла его. Кали не шикнула на нее, значит получилось не слишком громко. Кали взяла тетрадку и карандаш, лежащие рядом со стопкой книг, и начала писать.
«Мамину заявку на пересадку печени отклонили.»
Дарья кивнула. Это было очевидно. Алкоголикам новые печенки не выдавали.
« Так что я перевела ее сюда, поближе к нам. Она в комнате 3128.»
Дарье хотелось, чтобы мать была как можно дальше. Она ужасно выглядит. Кали широко раскрыв глаза уставилась на нее в ожидании.
«В ожидании чего?» удивилась Дарья, но вопрос был глупым. Она знала чего ждала Кали: предложения.
– «Я запишу ее смертную песню для тебя.» Но Дарья не предложила. Она взяла тетрадь у сестры и написала:
– « Хорошо. Спасибо, что сказала».
Была полночь. Кали ушла несколько часов назад, сразу после того, как Дарья ответила ей, но не в припадке гнева — Кали так не поступала. Она всегда старалась улыбаться на прощание. Дарья свесила ноги с края кровати и на мгновение заколебалась перед тем, как поставить их на плиточный пол. Он был холодным, или же ее ноги нагрелись под одеялом. Она вытянула руки над головой и почувствовала, как кости на спине трещат, хотя и не услышала этого. Шумоподавители все еще были у нее на ушах. Она зашла в ванную и посмотрела на свое отражение. Увиденное потрясло ее. Она не ожидала, что имплантат так ее изменит. Черные вены растянулись по ее виску, огибая бровь и спускаясь вниз к скуле. Она повернула голову, чтобы посмотреть как далеко распространились чернила. Узор тянулся до самой повязки, прикрывавшей разрез. Скоро там должны были вырасти волосы и прикрыть все это. Она притронулась к пушку, который уже там появился. Волосы отрастут быстрее обычного — медсестра, подмигнув, рассказала, что она намазала участок мазью для отращивания волос, которую применяли к суетным мужчинам и больным раком.
Разглядывая отражение, Дарья подумала, что была бы не против побыть со сбритыми волосами некоторое время. Вместе с имплантатом это делало ее крутой. Она убедилась, что халат сзади был крепко завязан, обулась и вышла в коридор.
В его конце был большой зал ожидания, из которого можно было увидеть город. Госпиталь был в одном из самых высоких зданий в этой части Минеанополиса, так что она могла увидеть больше обычного. Она тащилась по коридору, у нее болели ноги, но этого было мало, чтобы остановить ее. В одном из углов зала ожиданий, рядом с телевизионным экраном, были двое, вроде бы брат и сестра. Сестра зажала руки между коленками и качалась взад и вперед. Оба уставились в телевизор, но не смотрели его.