Слушайте песню перьев
Шрифт:
Он провел ладонью по лбу, отгоняя прошлое.
Ленька шевельнулся за столом, снова потянулся к кисету.
— И чем же закончилась война?
— Они умерли, — сказал Станислав. — Они были разбиты вместе с англичанами генералом Эндрю Джексоном. И, как всегда, при подписании мирного договора англичане предали индейцев.
— А Текумзе?
— Падающая Звезда погиб в последнем бою под Данвиллом. Его убил белый по имени Калгун. Джон Калгун. — Станислав скрипнул зубами. Дыхание его стало тяжелым, будто он только что поднялся на высокую гору. — А потом… — продолжал он, глядя неподвижными глазами на огонек лампы, — потом этот Калгун содрал со спины убитого кожу…
Станислав закрыл лицо ладонями и умолк.
— Так… — сказал Ленька после минуты тяжелой тишины. — Я подобных сволочей тоже видел своими глазами. И до сих пор не пойму, почему земля рождает и носит таких… Ну а после что было?
Станислав медленно отвел руки от лица.
— Наше племя потеряло земли на берегах Отца Вод. Белые вытеснили шауни и кри на запад от Великой Реки, но потом начали занимать и эти земли. Свободные не могли бороться с ними. После смерти Текумзе распался Союз племен. Не осталось ни силы, ни надежды. Вожди Красная Куртка, Ункас и Сеятель Кукурузы перешли на сторону белых. Они умерли предателями, и тела их были зарыты в чужую землю, как падаль. А шауни, и кри, и восточные сиу уходили все дальше на север. Сначала в провинцию Альберта, потом на Саскачеван, а потом на Лиард, в горы Макензи, в страну Толанди. Там большие леса. Там моя родина.
Ленька поднялся из-за стола и подтянул ремень мундира.
— Что будешь делать? Сейчас нет пути никуда, ни в Толанди, ни в Россию, ни в твой Кельце. Нам остались только леса.
Станислав тоже встал.
— Пан Ленька, дайте мне оружие, чтобы отомстить за мучения моей матери и за себя. Есть одно человеческое зло, и оно везде остается злом…
ТА-ВА
Появление Станиславы в индейском становище вызвало растерянность и даже страх. Охотники, привыкшие к тому, что по следам белого человека всегда приходит беда, всполошились. Они считали, что молодую красивую женщину, заблудившуюся в лесу, обязательно будут искать. А если розысками займется королевская конная, то она обязательно обнаружит убежище шауни, и снова начнется то, что уже тянется много лет: племя, теряя людей в коротких стычках, будет уходить все дальше на север, к Полярному кругу, в земли Холодного Безмолвия, и в шатрах вновь поселятся печаль, голод и безнадежность.
В тот же вечер вождь племени созвал совет, который должен был решить судьбу женщины, спавшей тяжелым сном в типи Ва-пе-ци-сы. Совет заседал до глубокого часа. Никто, кроме стариков, колдуна и Высокого Орла, не знал, о чем говорили и спорили в типи вождя, но утром становище осталось таким же спокойным, как до этого. Белыми дымками курились вершины шатров, на костровой площади играли дети, похожие в своих меховых курточках на медвежат, и женщины занимались рукоделием у своих очагов.
Шауни молча приняли Станиславу в свою жизнь.
Когда она поправилась и встала на ноги, ей построили отдельную уютную типи и дали все, что необходимо человеку на севере.
Она приняла это с благодарностью, но скрепя сердце. Ей было неудобно за свою беспомощность перед простыми и великодушными людьми. Если в поселке Святого Лаврентия она чувствовала себя нужной и занятия с детьми зверобоев считала необходимой частью своей жизни, то здесь, среди
Ее кормили, одевали, о ней заботились, а она ничего не могла дать взамен.
И еще одно мучило ее сильнее, чем сознание бесполезности.
Между первобытной и свободной жизнью шауни и современным миром стояла стена. Целая эра отделяла шауни от современной цивилизации. Станислава безуспешно пыталась найти хотя бы малую трещину в этой стене, раздвинуть ее и попытаться войти на равных в их мир, понять его и принять его. Но в стене не было трещин. Она стояла глухая, непроницаемая, высокая — огромный кусок истории, на разных концах которого находились белые и Свободные.
Шауни относились к ней участливо, даже дружески.
У нее было замшевое платье, красиво расшитое крашеными иглами дикобраза, теплое и мягкое, словно ласковое живое существо, — подарок Ва-пе-ци-сы. Огонь всегда горел в ее очаге, согревая в холодные ночи и лаская глаз в погожие дни. С ней делили последний кусок мяса, последнюю горсть желудевой муки, последний брусочек соли. Но никто никогда не поделился с нею своими горестями и заботами. Никто ни разу не пришел к ее костру и, сев на шкуру карибу, не завел разговора о своих детях, как это делалось в других типи. Даже общительная и веселая Ва-пе-ци-са замыкалась, уходила в себя, когда Станислава начинала расспрашивать ее о муже, погибшем на охоте во время встречи с белыми.
Она чувствовала, что она — гостья племени, и не более. Гостья, которая, может быть, слишком загостилась, но хозяева из чувства такта не напоминают ей об этом.
Ночами она иногда плакала в своей типи.
Неотвратимо приближалась вторая весна. И наступил день, когда с запада, с гор, налетел чинук — первый порыв теплого влажного ветра весны. Стремительно начал оседать снег. Огромные белые шапки срывались, с ветвей тамарака и черных елей, и ветви, шурша, распрямлялись, стряхивая с себя груз зимнего сна. В чаще зазвенела тихая песня капели, небо стало глубоким и синим, а лед на ручьях и озерах — серым. Зазеленели первые побеги грушицы, выбросили навстречу свету острые липкие листочки, под которыми быстро, очень быстро созрели терпкие красные ягоды.
Когда горы на северном берегу озера потемнели, а солнце все дольше стало задерживаться на своем небесном пути, на землю пришел Месяц Лопающихся Почек.
Все реже Станислава видела в становище мужчин. Они уходили в чащу, когда было еще темно, и приходили в лагерь вместе с вечерними тенями. Зато днем у каждого типи висела на дереве освежеванная тушка горной козы, или связка куропаток, или пушистое тельце кролика. Время жесткой экономии мяса кончилось.
В лагере работали все. Малыши собирали хворост, носили воду, присматривали за лошадьми. Женщины готовили пищу и обрабатывали шкуры. Даже древние старики не оставались без дела. Из прямых прутьев орешника они выстругивали длинные стрелы, выглаживали их нагретыми в костре камнями и шлифовали песчаником до блеска.
В каждой типи жило какое-нибудь прирученное животное — белка, бобренок, ворона или сорока. О них никогда не забывали, и во время еды им всегда перепадали лакомые кусочки.
Добывая пищу себе, шауни всегда оставляли долю Маленьким Братьям. Не успев основаться на новом месте и разжечь костры, они уже заботились о том, чтобы птицы вокруг селения стали их друзьями. На ветви кустов и деревьев привязывали кусочки сала для синиц, рыбьи головы для куличков и разбрасывали горсточки дикого риса для овсянок.