Служанка
Шрифт:
Он подошел ближе, наблюдая, как огонь жадно глотает подношение и выплевывает серый пепел на медную решетку. А в душе все свербело неудовлетворение, зудело комаром, клопом противным покусывало.
За минувшие два дня ему так ни разу и не удалось толком поговорить с девчонкой. Избегала она его. Вроде бы, не специально, но как-то так получалось, что все время рядом с Элинией кто-то был: то Гойко, то Давор, то служанки. А ему оставалось довольствоваться вот этими… отписками.
– Я освобождаю вас от брачной клятвы, милорд, – недовольно процитировал он и поморщился.
Рагж!
Штефан снова поморщился. Он никогда не верил в слова. Разве могут они что-либо исправить? Нет. Куда важнее поступки, но упрямая девчонка не хочет этого принимать, ждет, пока он прощения попросит. И не желает понимать, что не может он через себя переступить. Не может, и все. Никогда ничего не просил и сейчас не собирается.
Короткий стук в дверь заставил его отвлечься от невеселых мыслей.
– Милорд?
Гойко вошел в комнату и остановился на пороге.
– Что?
– Бор приехал, – доложил вестовой.
– Рассказывай, – коротко бросил Штефан.
Он отошел к окну и уставился на дождевые капли, стекающие по стеклу. За ними горел огнями Лодно – один из самых крупных городов Краверской провинции. Вспомнился визит к наместнику, умные темные глаза лорда Герца, скупые жесты, уверенные движения крупных рук. Ему понравился местный глава. Было в нем что-то настоящее.
– Нашим парням удалось выяснить, что у Креждена был компаньон, некто Карел Чавир, – доложил Гойко. – Так вот, накануне убийства они сильно повздорили, нашлись свидетели, которые слышали, как Карел грозился прирезать Креждена, если тот не поделится с ним доходом от какой-то сделки.
– Вот, значит, как, – задумчиво сказал Штефан.
Выходит, не зря он магический вестник в Белвиль отправил и подмогу вызвал.
– Судья прислушался к вашей просьбе, – продолжил Гойко, – и сейчас идет тщательная проверка всех показаний по делу убитого ростовщика. Думаю, теперь, когда судейским ничто не застит глаза, они найдут настоящего убийцу.
– А им ничего другого и не остается, – хмыкнул Штефан, вспомнив свой разговор с наместником и с судьей. Он тогда очень убедительно попросил сделать все, чтобы восстановить доброе имя леди Элинии. И лорды с готовностью пообещали ему это. – Ладно. Дай Бору отдохнуть, утром пусть зайдет.
– Слушаюсь, командир, – поднимаясь, ответил вестовой.
– И вот ещё что, Гойко, – добавил Штефан. – Эти письма нужно доставить по адресам, но так, чтобы никто об этом не узнал, – он взял со стола запечатанные послания и протянул другу.
– Сделаю, – забирая их, кивнул вестовой.
Гойко сунул письма за пазуху и вышел за дверь, а Штефан отвернулся к окну и задумался. Мысли его унеслись далеко, к тем людям, которые провели с ним бок о бок почти двадцать лет. Поверят ли они ему? Пойдут ли за ним? Откликнутся ли на его призыв?
Трудно сказать. Ему оставалось только надеяться, что письма благополучно найдут своих адресатов, и те ответят
Штефан распахнул створки и выглянул наружу. Небо на востоке уже начинало сереть. Еще одна ночь подошла к концу. Непонятно почему, эта мысль вызвала сожаление. Он и сам не мог сказать, откуда взялось это странное, ноющее чувство – то ли тоски по чему-то несбыточному, то ли…
Рагж! Не будет он каяться. Он ничего не обещал Илинке, просто взял то, что она сама ему отдала, так почему же чувствует себя подонком? И почему проклятая совесть гложет, который день покоя не дает?
Штефан подставил лицо прохладному ветру и прикрыл глаза. Может, все-таки Скарог и истинные весы равновесия существуют? А иначе как объяснить то, что в его жизни творится? Раньше он всегда старался держать свои чувства в узде, не привязывался к женщинам – дедова наука пошла впрок, – никого не подпускал близко. Даже Бранимиру, на которой собирался жениться, воспринимал, скорее, рассудком и телом, но не душой. Наверное, потому так легко и принял ее отказ. И сейчас так же легко отпустил. А вот с Илинкой… Как эта немая девочка умудрилась пробраться в самое сердце? Глазами своими, руками, губами – прямо в душу влезла, занозой сидит, дышать спокойно не дает. Откуда взялось это странное, беспокойное чувство? Почему он не может от него избавиться?
Штефан сжал виски. Глупо… С собой-то можно и не лукавить. Не хочет он ни от чего избавляться. Наоборот. Пора положить конец затянувшемуся противостоянию, разрубить узел, что сам завязал, и вернуть тот взгляд, которым Илинка на него раньше смотрела. Плохо ему без этого взгляда. И без души, что из него выглядывает. Зачем обманывать? Он ведь будто и не живет с того дня, как Илинка из Белвиля сбежала, и легче никак не становится. К рагжу принципы!
Он оторвался от окна и решительно подошел к двери спальни.
***
Илинка
Я глядела в темный потолок и прислушивалась к тихим звукам, доносящимся из гостиной. Арн не спал. Как вернулся в два часа ночи, так и не ложился. Я слышала, как он расхаживал по комнате, потом к нему кто-то пришел, а теперь вот снова раздался звук шагов.
Душа заныла от желания пойти к Штефану и забрать то письмо, что я написала. И снова оказаться в объятиях рук, что умели обнимать так нежно и сладко. И забыть о гордости. Позволить себе быть счастливой.
«Опомнись, Элиния, – вмешался разум. – Не навязывайся мужчине, который любит другую, не становись посмешищем в собственных глазах!».
А сердце болело, не хотело признавать доводы рассудка, рвалось к Штефану…
Шаги замерли перед дверью, и я замерла вместе с ними. Зайдет? Или нет?
Дыхание сбилось. Только бы вошел! Нет, лучше бы не заходил…
В предрассветных сумерках было видно, как опускается бронзовая ручка, как медленно открывается дверь, как на пороге показывается темная фигура…
Я прерывисто вздохнула и крепко зажмурилась. Не буду смотреть. Не смогу… Мне казалось, стоит нам с арном встретиться взглядами, и я забуду все благоразумные обещания, которые дала сама себе.