Служба на купеческом корабле

Марриет Фредерик

— Так он, значит, не был убит?

— Да нет же! Я его видел и говорил с ним в позапрошлое воскресенье.

— А что случилось с ее мужем и с этим красивым малым, ее сыном?

— Никто не знает. Старик, славный такой, — как не стыдно этой ведьме, что она так портила ему жизнь, — совсем упал духом и не захотел оставаться в Овертоне. Он уехал с сыном, и где он теперь живет, никому не известно.

— А молодой?

— Он вернулся и опять водит барки. Он два раза приезжал сюда справляться о матери. Бедняга! Жаль было смотреть, как он печалится о старухе. Он нам с Билем дал по шее за то, чтобы мы были с ней ласковы. Но три

дня тому назад судно пришло без него. Думают, что он свалился с пристани в Бристоле и утонул; никто ничего не слышал больше о нем.

— Ну, Том, а старуха-то теперь совсем поправилась?

— Да. Только где ее муж и сын? Никогда больше не придется ей их поедом есть, уж это верно.

Трудно описать чувства миссис Форстер. Тяжелое бремя свалилось с ее души: мистер Спинней не умер. Но сколько бед могла оплакивать она! Ее предательски увезли люди, которые негодовали на нее, но не имели права ее карать. Полное нежности отношение к ней ее сына и мужа, исчезновение одного, предполагаемая смерть другого — все это были такие удары, которые почти совсем ошеломили несчастную. Шатаясь, она вернулась в свою камеру, и волнение вызвало у нее новый припадок лихорадки; много дней она не вставала с постели.

Глава IX

Мы оставили Кыотона без чувств; однако он не долго пролежал так. Скоро двое малых в синих куртках, с дубинами в руках и пистолетами за пазухой, отнесли его в лодку и доставили на палубный катер, стоявший на якоре в сотне ярдов от берега.

Ньютон очнулся, и неясное зрение показало ему что-то, блестевшее над ним. Когда он пришел в себя лучше, то увидел человека, который светил ему огарком прямо в глаза, чтобы судить, произвело ли кровопускание действие. Ньютон постарался сообразить, где он и что с ним случилось, и от напряжения снова впал в состояние столбняка. Наконец он очнулся, точно от сна смерти, и увидел, что лежит на палубе, а какая-то женщина смачивает ему лоб водой.

— Где я? — вскрикнул Ньютон.

— Вы хотите знать, где вы? Да на палубе «Быстрого», и я смотрю за вами, милый мой.

— Кто вы?

— Кто я? Если я никто другой, так, верно, Джуди

Мелони, жена помощника боцмана.

— Как я сюда попал?

— Да вы не попали, милый мой, вас принесли.

— Как меня сюда доставили?

— Право, не знаю как; ив то в гичке, не то а шлюпке.

— А зачем?

— Это, я думаю, я знаю. Чтобы вы послужили королю и отечеству.

— Значит, меня завербовали?

— Да, золотой, могу в этом поклясться над Библией, Вам пришлось нелегко, но это значит, что вы были нужны.

Ньютон слушал и думал о положении отца, о том, как старику будет плохо жить без него; подумал также о состоянии своей несчастной матери и снова упал на палубу.

— Как ему худо, — прошептала Джуди. — Ну, он не мой земляк, это ясно как день, потому что, если бы так, он никогда не стал бы поднимать столько шума из-за пустяков! — И Джуди, подобрав платье, ушла.

До рассвета Ньютон пролежал в состоянии болезненного полусна. Наконец его разбудили звуки проходивших мимо лодок и громкий говор на палубе. Он не сразу вспомнил все, что произошло; однако перевязанное плечо, влажные волосы, лицо, жесткое от запекшейся крови, — все вместе заставило его вспомнить то, что сказала Джуди: его завербовали. Средняя межпалубная часть катера была пуста, только в гамаках над головой Форстера покачивались люди,

и он, желая узнать что-нибудь новое, прополз под гамаками к лесенке и поднялся на палубу.

Около двадцати хорошо вооруженных матросов высадили из шлюпок человек двадцать, доставленных Hi судно. Офицер приказал им отправиться на корму. Ньютон заметил, что со многими из вновь доставленных, по-видимому, поступили не лучше, чем с ним. Некоторые из них были страшно обезображены и обливались кровью,

— Сколько их всего, мистер Винцент? — спросил лейтенант у помощника капитана, обладателя страшных бакенбард, которые сходились на шее.

— Семнадцать, сэр.

— А прежде сколько было? Помнится, двадцать шесть?

— Двадцать семь вместе с малым, которого я прислал сюда ночью.

— Хорошо, этого довольно. Пропустите их в трюм, да поставьте решетку на все время, пока мы останемся в гавани. Как только маленькая шлюпка будет на палубе, поднимите якорь.

— Она скоро вернется. Я приказал ей дождаться Томсона и Мертона, которые не вернулись с нами.

— Вы думаете, они ускользнули?

— Нет, не думаю, сэр. Вот маленькая шлюпка отчаливает.

— Хорошо, отправьте новобранцев в трюм и заприте их, — ответил лейтенант. — Поднять паруса, привести в движение ворот!

Ньютон решил, что теперь ему следует сказать, что он капитан судна и потому не подлежит вербовке. Он подошел к лейтенанту и начал:

— Прошу прощения, сэр…

— Кто вы такой? — резко прервал его лейтенант.

— Вчера ночью меня насильно завербовали, сэр. Можно поговорить с вами?

— Нет, нельзя

— Это могло бы вас избавить от беспокойства, сэр…

— Мне будет спокойнее всего, если я вас отправлю вниз. Мистер Винцент, проводите этого человека в трюм. Почему он на свободе?

— Он, кажется, был в руках доктора, сэр. Сюда, сердечный, ну, пошевеливайтесь!

Ньютон хотел возражать, но двое из вербовщиков схватили его за шиворот и без церемоний толкнули к переднему люку. Сняли решетку; Ньютона опустили в трюм, где он очутился в обществе сорока завербованных, почти задыхавшихся от недостатка воздуха. Весь их разговор — если можно было назвать это разговором — состоял из непрерывной цепи проклятий, ругательств и клятв жестоко отомстить.

Маленькая шлюпка вернулась; она принесла только двоих гребцов, остальная часть ее экипажа, вместе с Томсоном и Мертоном, воспользовалась случаем бежать от рабства. Посыпались проклятия на виновных. Наконец командир велел поднять якорь, и судно двинулось в море.

Лейтенант получил приказание доставить живым свой живой груз, поэтому, едва судно его величества очутилось в море, люки открыли и завербованным позволили выйти на палубу: сначала одной половине всех захваченных, потом другой. Два матроса с обнаженными кортиками стояли подле люка на тот случай, если бы какой-нибудь недовольный стал спорить и противиться распоряжениям начальства.

Ньютон так страдал во время своего заключения, что был искренне благодарен, когда ему позволили выйти на палубу. Над головой виднелось ясное небо, и судно шло со скоростью семи или восьми миль в час. Это было, как выражаются моряки, «мокрое судно»: волны то и дело хлестали через его борт. Ньютон омыл этой водой лицо и голову, почувствовал, что ожил, и стал смотреть, как судно бежит вдоль берега. Кругом него были чужие люди, и самые твердые из них не могли не жаловаться на судьбу.