Служба распределения
Шрифт:
Лицо напротив надело солнцезащитные очки и покинуло поле зрения. Взмахнуло покрывалом какого-то кожаного рекламного баннера, обдав меня кубометром своего немилосердного парфюмерного выхлопа.
Это что, я проснулся? Во сне не чувствуются запахи. Значит, не сон. Эту задачку было легко разгадать. Лучше старайтесь, вы, по ту сторону.
На поверхности меня ждет дежурное молочно-мутное серое освещение, пожирающее контраст и детали в тенях. Все теплые цвета, все беспокойные блики, весь блеск стекол и волн.
Поганые вороны украли все теплые цвета и мою любимую.
Герда Шейн – моя жизнь. Глаза как небо, только-только сдувшее в себя обрывки облаков, еще пахнущее дождем, еще взволнованное ветром, но уже удивленное брызнувшей в него колодезной водой. Глаза как много-много зеленовато-голубых толстенных
Веки как лепестки сорванного и начинающего вянуть цветка. На веках у Герды довольно сильно заметны капилляры микрокартами речных систем. В волосах весенний ветер, кое-где на висках волосы топорщатся как вереск на горных уступах. Пятнышки то нежно розового, то персикового цвета ловко снуют вокруг ямочек на щеках. Морщинки под глазами нисколько не портят ее, лишь подчеркивают мимику. Шея такая тонко беззащитная и рискованно слабая.
Нечеткие формы податливой груди под вязью джемпера чуть выше с одной стороны. При немного нескладных движениях Герды тут и там чуть морщинится кожа и возникают новые мягкие изгибы.
Мочки Герды Шейн, пожалуй, великоваты. Герда, как лес, неоднородная, непредсказуемая, случайная. У Герды Шейн на левой ноге есть длинный шрам, о котором знают немногие. Пятилетняя Герда сильно поранилась о металлические шипы забора, через который перелезала, спасаясь от своей же сестры. Сегодня она свежая, как весна. А завтра томная, как лето, щедрая, как осень или игривая, как зима.
Загадка: кто на свете самый милый, чье лицо самое светлое, кому я всегда так рад, кого я всегда жду? Ответ очень простой, такой же простой, как и на загадку, что за цветы василькового цвета – васильки. Кто эта девушка? Герда Шейн.
3 (читаю книгу)…
12 марта
Солнце светит совсем сильно. Давай же, дорогое, не жадничай! Мы тебя ждали очень уж долго! Прохожие щурятся. Отец продал уже четыре пары очков от солнца. Товары для защиты от солнца – его основной товар.
Так вот, скоро сезон (зачеркнуто), основной сезон работы отца. Отец пристально следит за прогнозом погоды и за вокзалом. Весь город держит руку на пульсе погоды. Переход температуры через определенное значение означает приезд туристов. Отец гадает на картах и народных приметах. Приметы обещают адское пекло летом, а, следовательно, рост доходов. Отец ждет туристов, которые в первый день обожгутся на солнце и придут к нему за разными чудодейственными мазями, а потом еще не раз заглянут в поисках наимоднейшей модели очков от солнца, какой-нибудь забавной вещицы или просто совета, как и где лучше всего провести время. Отец не очень радушно встречает посетителей, которые зашли впервые. Но некоторые приезжают уже по второму разу или больше. При виде этих отец распускается как цветок в улыбке и чуть ли не готов (зачеркнуто) ссуживать им. Теперь они члены семьи.
У отца суровое лицо, но добрый взгляд. Его уважают все вокруг. Волосы его выбелены морем и ветром. Всю зиму он ходит по пляжу, собирая камни, форма которых кажется забавной или напоминает что-то. Из таких камней он делает фигурки, которые славятся на все побережье.
(здесь рисунок)
Каменный (зачеркнуто). Ха-ха-ха. Я понимаю, что для взрослого человека в этой фигурке нет ничего смешного. Более того, приезжие ценят художественное видение, замысел и работу отца. Но это же мой отец! Я не могу воспринимать его всерьез, как постороннего, а его работы, как картины в галерее. Я пробовал ему помогать, но все камни, которые я собирал весь день, ползая на коленях по гальке, он велел отнести обратно. Никогда больше он не разговаривал со мной о камнях. Никто не видит, что он делает с камнями. Но однажды я все-таки застал его за работой с камнями. Он разговаривал с кучкой гальки. Перебирал камни руками, поворачивал так и этак, подбирал парами, раскладывал в линии и фигуры, шептал в сложенные ладони неслышные слова. А потом внезапно отчетливо произнес «Кто здесь?». Я убежал тогда опрометью. Но только сейчас я догадываюсь, что эти слова были предназначены прячущимся в глубине камней существам, их затаившимся душам. Чтобы узнать, кем станет эта галька в его руках.
Еще он пишет стихи. Никто кроме суровых его друзей по субботам не слышал его стихов. После субботних встреч в комнате остается легкий гул, отголоски складной тяжелой низкой речи, облако дыма и какой-то тихой и сладкой печали суровых и старых людей. Не то чтобы кто-то запрещал слушать их беседы или присутствовать на их встречах. Просто с самого начала все привыкли к тому, что это интимное дело и вмешиваться в это не то что неприлично, но просто не интересно и непонятно. Я и представить себе не могу, о чем может писать стихи отец. Может быть, все его друзья тоже пишут стихи? Или слагают поэмы вместе? Я неспроста начал писать. Это, наверное, генетически заложено в нас, мужчинах. Ну и из чувства противоречия родителю, я предпочел прозу. Ну да. А как же еще?
Какая судьба постигнет нынешний «урожай» камней? Они, как и их старшие «братья» разъедутся из нашего города по всему свету? Возможно, я не должен собирать камни. Отец собирает камни и держит магазин разной чепухи не от хорошей жизни. И уж тем более не желает подобной жизни мне. Чем хотел бы заниматься я? Ну уж точно не стоять за прилавком и не точить гениталии из гальки! Если только это не будет книжный магазин… Не ресторан, это точно. Уж лучше ловить рыбу на траулерах! Работа тяжелая, но на короткое время. Неделю промыкался в море с веревками и железками круглые сутки, а потом – отдыхай и трать денежки. Корабли не то чтобы очень люблю, но они, так сказать, наиболее технические… наиболее инженерные сооружения из доступных мне. Трамваи и автомобили – слишком просты. Отец, я думаю, желает для меня богатого и сытого будущего: в банке, за столом и компьютером. Галстук, автомобиль, визитные карточки на картоне, а не на тряпочки с вышивкой и шнурком – мамины работы в память о нашем магазинчике.
(здесь рисунок)
Это моя визитная карточка. Такой-то такой-то. Менеджер. Финансист. Из бизнес-центра. Адрес, телефон, факс, электронный адрес и адрес интернет-представительства. Отец! Я буду стараться!
Сейчас слушаю музыку – альбом «В пределах влияния затухающего светила». Качественная печальная музыка.
4
Половина пятого. Сумерки надвигаются. Я зачем-то встаю, иду к входной двери. И уже забыл, зачем я это делаю. Вернее, не знаю, что должно происходить дальше. Что мне нужно сделать? Ничего. Я все уже сделал. А то, что и можно было бы сделать, я делать категорически не хочу.
Весь день идет мелкий дождь, превращающий уютное тепло в банную испарину. Может, что-то поесть? А что? Посмотрим в холодильник. Ничего интересного. Готовить что-то новое я не хочу совсем. Так. С едой не получается. А откуда я пришел? Из-за стола. Попробую вернуться и присесть. Или лучше прилечь и подремать? Нет, спать я совсем не хочу.
Когда же все это кончится? Полное уныние и тоска. Постоянно ощущаю себя не в своей тарелке. Проблемы с памятью куда-то спрятали довольно важную информацию. Какую? Я сейчас попробую припомнить. Может быть, мне все это только представляется в каком-то высокотехнологичном театре. Мой партнер уже давно должен выйти на сцену и подавать реплики, но задержался в гримерке. Или вообще заболел и уехал из театра. Нет, я на пустой сцене уже давно сыграл свою роль, сказал все свои слова, но почему-то не ушел за кулисы. Стою в свете прожекторов, и только нетерпеливое покашливание зрителей в темном зале подчеркивает мое идиотское положение. Пусто так, что хочется хоть дымом, хоть музыкой заполнить это пространство. Оваций и цветов я не заслужил. Надо просто уйти со сцены, а не держать паузу. Прямо скажем, я не великий актер с гениальными паузами в арсенале. Я даже не жалкий паяц в грязных цветных лохмотьях, зарабатывающий пару монет в шляпе в центре старого города. Жалкое создание в трусах за стеклом, покрытом каплями дождя.