Служба в сталинском ГРУ И побег из него. Бегство татарина из разведки Красной армии
Шрифт:
Я сообщил ему, как ГРУ смог узнать заранее о данных, показывающих степень готовности и силы, о концентрации германских войск для вторжения в Советский Союз, о стратегических планах германского верховного командования и о приблизительной дате предстоящего вторжения в Советский Союз. Я подчеркнул, что все наши сообщения по этим вопросам были отклонены Сталиным и генералами, близкими к нему. Сталин, не принимая во внимание значение информации ГРУ по германскому вторжению, предпочитал ставить на них штамп, что все они являются продуктами английских провокаций. Я также объяснил, что Сталин и некоторые близкие к нему высшие военные офицеры недооценили силу и мощь германской армии и в результате принимали ошибочные решения по фундаментальным стратегическим мерам. Когда кто-то говорит, при условии, разумеется, что он является человеком из разведки, то он может
Наконец, я рассказал ему о моем отзыве в Москву советским правительством в мае 1942 года. Разумеется, у меня не было намерений стать козлом отпущения за кровавых мясников из советской секретной службы.
Через годы, оглядываясь назад на эти напряженные моменты, касающиеся всех моих раздумий по поводу побега и затем по поводу оповещения об отзыве, я могу вспомнить кратковременный блеск гнева в глазах Филби на его лице с фальшивой улыбкой. Я помню, что удивлялся: почему? Может быть, это был гнев за меня и на то, как со мной несправедливо обращались? Это были мысли, пробегающие через мою голову в тот летний день 1948 года. Как я был неправ! Как я мог знать, что этот человек, высокочтимый старший офицер английской разведки, мог быть и был на самом деле волком в овечьей шкуре?
Тем не менее, я заметил, что у него определенно имеются трудности в схватывании значения многих военных терминов, которых я употреблял, как то, стратегический эшелон, операционная глубина, начальный период войны, операционное искусство как независимая часть стратегии и т. д.
«Он не военный человек, он гражданское лицо», говорил я себе.
Что касается защиты, предоставленной мне турками, то я говорил о ней как о превосходной, за пределами всяких ожиданий. «Меня всегда сопровождали телохранители. Даже, когда я был свободен передвигаться на данной местности, они всегда принимали меры для защиты меня от неожиданностей. Вы, кажется, озабочены моей безопасностью здесь в Стамбуле. У меня превосходная защита». Я продолжал рассказывать ему о прошлом. Немедленно после моего побега КГБ старался проследить меня, чтобы выкрасть или убить, но ему это не удалось. Вновь, я обнаружил мгновенный проблеск гнева в его глазах.
Дни проходили почти бесцветно. Мы находились где-то в середине нашего расписания. В один день, обсуждая методы агентуры, используемые ГРУ, Филби внезапно спросил: «Расскажите, пожалуйста, мне, как Советы обращаются со своими двойными агентами?» Мой ответ, разумеется, был длинным и я не могу помнить каждое слово из него, но сущность его была в виде: «Советы не любят двойных агентов. Он смотрят на них на что-то грязное, работающих лишь за материальное вознаграждение. В советской разведке слово «двойной» является грязным словом; работа должна быть идейной», сказал я. «Именно из-за идеи так много советских офицеров в ГРУ и в других отраслях военной службы пытались противостоять диктатуре одной личности на каждом аспекте жизни в СССР. Именно из-за идеи так много известных коммунистов, как Николай Бухарин, Григорий Зиновьев, Карл Радек, Томский, Гамарник, Тухачевский и другие были подвергнуты к пыткам и лишены жизней.
Вот почему честный гражданин Советского Союза, будь он военным или политическим деятелем, или государственным служащим, колхозником, ненавидит от всего своего сердца КГБ, зловещего наследника царской охранки. Именно КГБ широко использует двойников, доносчиков и других отбросов, завербованных среди советских граждан и иностранцев», сказал я. «Посмотрите на длинный список руководителей ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ, который я вам представил. Все они были унижены, расстреляны, ликвидированы или исчезли в борьбе за власть. Здесь не было никакой идеологической подоплеки».
Лицо Филби стало маской со странным выражением, полным тревоги, страха, гнева и страдания. Мы остановились на время, чтобы выпить крепкое и затем Филби спросил: «Пожалуйста,
«Следует знать, что существовала сильная фобия относительно иностранцев в России со времен татарского нашествия. На непродолжительное время правления Ленина фобия стала меньше и иностранные коммунисты, даже туристы, могли находить безопасное убежище в России, им могли доверять в какой-то мере и предлагать работу. Со времен чисток, однако, все изменилось. Ныне советская секретная служба видит в каждом иностранце шпиона. ГРУ, используя один предлог за другим, отозвало почти всех иностранных агентов и многих ликвидировало. Лишь более умные спаслись, оставаясь за границей». Таков был мой ответ и для усиления моих доводов я привел много конкретных фактов, касающихся данного вопроса. Мы опять выпили, и опять в глазах Филби замелькала тревога и страх. Явно такое состояние не было вызвано спиртным. Медленно потягивая виски с содой, я отметил про себя, как мало эти иностранцы знали о настоящем Советском Союзе.
Дни пролетели почти незаметно. Филби и я завершили наши беседы. В последний день Филби спросил меня, не использовали ли турецкие власти все рассказанное мною. «Нет», ответил я. На самом деле, турки никогда не допрашивали меня. Разумеется, он спрашивали меня детально о том, что я делал в Турции, работая в качестве пресс-атташе и какие советские разведывательные сети действовали в Турции, но они не проявляли никакого интереса за пределами своей сферы».
Филби был обрадован этим. «Это замечательно!», сказал он.
«Службы разведки всегда ревнивы по отношению друг к другу и хотят всю информацию использовать сами», я заметил, потягивая виски. Наши разговоры пришли к концу. Я говорю «разговоры», поскольку наши встречи никогда не принимали вид формального допроса. Последний едва ли был возможен, поскольку я был слишком большой «рыбой» для такого рода разговора. Наши встречи были больше смесью дискуссий о разведке широкого масштаба и типа умно дирижируемого допроса. Филби не мог задавать экспертные вопросы по отношению к ГРУ, к его организации, доктрине, военным и политическим проблемам. Он не был профессионалом по этим вопросам. Однако, я могу сказать, что он был основателен и педантичен по вопросам контрразведки как в пределах СССР, так и вне его. Он проявил чрезвычайный интерес для того чтобы установить, насколько я знаю о советском шпионаже в Англии. Здесь он делал все свое лучшее, чтобы меня подогреть. Разумеется, я также старался выкладывать свое лучшее обо всем, что я знал об этих вещах, поскольку я хотел раскрыть весь масштаб повсеместного советского шпионажа, проводимого по всем каналам. Также, я надеялся, что в результате нашего сотрудничества в продолжение долгих бесед он мог бы мне помочь устроиться в Англии. Я говорил ему, что турки весьма любезны и защищают меня, но жизнь в Турции является жизнью в ссылке и я предпочел бы жить свободно в Европе и работать там в качестве профессионала в технической сфере.
Филби говорил мне, что устроиться в Англии невозможно и этот вопрос находится вне обсуждения. Он предложил, чтобы я продолжал жить в Турции, в ссылке или не в ссылке. Эта страна является для вас лучшим местом, сказал он, и вручил мне сумму, эквивалентную пятистам долларам в турецких лирах для покрытия моих личных расходов.
Больше я его не видел. Многие годы спустя я узнал, что Филби доставил лишь малую часть бумаг, которых он составил во время наших бесед, английской и американской разведкам. Важным фактом для того, чтобы помнить это, является то, что дело происходило в 1948 году, когда все в моей памяти было свежим. Я уверен, что он составил объемистые отчеты о результатах наших встреч и поспешно направил их русским хозяевам своей двойной жизни.
Ныне, когда все это раскрыто и проявлено, за что он в действительности стоял и кем он является, обо всем можно говорить. Он совершил, однако, другие смертельные ошибки. Как можно представить, чтобы он, допросив бывшего подполковника ГРУ, отправил домой лишь минимальную часть информации, полученную от него! Этим самым он загнал себя в ловушку и в конечном счете был пойман.
Годами позднее западный мир был шокирован и поражен раскрытием Филби. Советы предоставили ему гражданство и наградили орденом красного знамени. Такая награда обычно присваивается военным людям за храбрость на войне. Какой печальный комментарий был сделан КГБ награждением охотника за людьми домогаемым орденом! Филби представили как великого поборника «идеи».