Служебный роман
Шрифт:
Положила перед ним заявление об уходе и припечатала его рукой.
Тишина в кабинете звенела оглушительно.
Колотило ее, конечно, здорово, но в тот момент Таня ничего не чувствовала, кроме чистой, ничем не замутненной ненависти. Главное, что она сделала это, все ему высказала.
А у него был вид обалдевший, какой-то раненый... Как будто ему выворачивало душу. И это начало выворачивать душу ей. Секунду Олег еще молча смотрел на нее, а потом стал подниматься из-за стола.
– Какая ваза... Какой долг?
– проговорил едва слышно. И вдруг взревел: - Таня! Какой нах*** долг?!!
Схватил
Она глянула на обрывки.
– Это ничего не меняет! Я все равно уйду, - встала и пошла к выходу.
– Таня! Стой!
– окрик сзади.
Грохот, отлетело кресло.
Она хотела бежать, но он уже бросился за ней.
Вот она, дверь! Ей оставалось только дотянуться до ручки.
В следующую секунду он уже прижимал ее к стене, отгораживая от спасительного выхода. А в душе все рвалось от протеста. Прочь от него, прочь!
– Таня!
– вцепился в ее плечо, сжал, а глаза больные, дикие.
– Что за ерунду ты несешь...?
Он был явно ошеломлен, ошарашен. Последнюю фразу прошептал, вглядываясь в ее глаза, как будто пытался проникнуть в душу и исправить там какую-то ошибку. Именно это помогло Тане подавить панику и успокоиться. Он ведь не верит ей, ни одному слову не верит. Не хочет верить.
Что, рушится картина мира, барин?
Ей стало противно.
– Отпустите, вы делаете мне больно.
Хватка немного ослабла, но он и не думал отстраняться. Наоборот, перехватил ее плечо удобнее и придвинулся. Повел шеей, прошептал:
– Таня, что ты такое говоришь?
И снова вглядывался в нее, на этот раз ища что-то в глубине себя.
Застывший, не лицо, а маска. Красивая маска, только она не хотела на нее смотреть. Таня опустила голову, чувствуя, что силы не бесконечные. Пошел откат.
– Какая вам разница?
– проговорила устало.
– Вы же все равно не верите. Отпустите меня.
– Нет!
– вырвалось у него, руки конвульсивно сжались.
Ей надо было просто высвободиться и уйти, отодвинуть его, убрать от себя его руки, дотянуться до двери и уйти. Но тут он стряхнул странное оцепенение и пробормотал.
– Я не знал. Мне сказали совсем другое.
А ей стало смешно.
– Что вы не знали, Олег Феликсович? А если бы знали, что бы это изменило?
Он так и продолжал смотреть на нее и хмурить брови. Так близко его лицо. Красивый, гад.
– Что это могло изменить, даже если бы вы знали? Для вас это всегда было просто развлечение, ничего серьезного. Так, прихоть... скоротать несколько дней. Ну подумаешь, ваша мать немного помешала, испортила вам удовольствие, выбросила игрушку?! Ничего страшного, вы ж не сильно расстроились. Не скучали, забыли обо мне в тот же день. Да и потом... не вспоминали.
Она все это говорила, а в памяти всплывала та боль и горечь. Как она приходила первый год к воротам особняка и просила, чтобы ему передали, а ей отвечали одно: уехал. Как рыдала ночами.
Довольно, сказала она себе, это тянет ее на дно.
***
Она говорила невероятные, убийственные вещи. Обидные до крайности.
Но ему нечего было возразить, потому что все правда. Он никогда не рассматривал отношения с ней как что-то серьезное, ни тогда, ни сейчас. Да и не было отношений-то. Он просто бездумно тянулся к ней. Выпить, насладиться ее теплом. А сейчас ему неожиданно предъявили счет.
Готов он был по нему платить?
Готов, говорило что-то внутри него. Что-то, превращавшее его из застрявшего в детстве дурного капризного мальчишки - пользователя в мужчину. Только такие метаморфозы никогда не проходят без усилий и боли.
А это круто, когда на тебя вот так обрушиваются неприятные откровения. Так круто, что вздохнуть не можешь. И ведь он знал, что не связываются факты, рвется веревочка. Понимал же умом еще тогда, что все не так... А все равно купился. Съел.
Замелькали перед мысленным взором картинки.
Мать... Она могла извратить что угодно, это даже тени удивления у Олега не вызвало. Но тогда, три года назад, он об этом еще не знал. Вернее, знал, догадывался. Но не в такой степени. Это потом, когда она развернулась вширь во всей красе и во всем уродстве.
С матерью будет разговор особый. Как раз и повод есть увидеться - совет директоров.
Но теперь он думал не о ней. Ведь словам Ларисы Серовой он все равно тогда не поверил. Та горничная, Танькина подружка Маша. Это же она рассказала ему «по секрету», что у Таньки был хахаль, и что ей деньги на свадьбу были нужны. И потом все тряслась, отводила глаза, когда его видела, как будто он накинется на нее и сожрет.
Вот значит, как.
Олег мысленно чертыхнулся, и ведь хорошая такая, правильная тихоня. И такой талант ладить со всеми! Смогла набиться Лизе в подружки и при этом из милости у хозяйки не вышла. Она же продержалась у его мамаши дольше всех! А потом еще после всего умудрилась переметнуться к Феликсу.
А вот к Феликсу у него тоже был особый разговор. То, что он узнал, заставляло Олега просто кипеть от бешенства. Какой, мать его, долг?! Какой иск за дело трехлетней давности?! Ваза? Совсем из ума старый черт выжил, что ли? Неееет! Он не выжил из ума, он зачем-то делал это с извращенной жестокостью. Зачем???
Мозги, тренированные бизнесом, прошерстили варианты мгновенно.
Но все же одно пятно, гигантское, белое, осталось - ее личная жизнь.
У нее мог быть кто-то еще. Это задевало за живое, но он должен был выяснить.
Олег смотрел на женщину и понимал, что разбираться придется с самого начала. Спросить с матери, с Феликса, с тех, кто врал ему. С нее, черт побери, спросить. С себя самого.