Служение Отчизне
Шрифт:
— Сбил, сби-и-л!
А раненый Калашонок с большим трудом поставил машину в горизонт, поковылял на ней домой.
Ковалев осмотрелся: нет ведомого. Бросился его искать, нашел, пристроился, сопровождая до самой посадки. С пулей в правом бедре, истекавший кровью Калаш еле-еле приземлился. Когда мы вернулись, его уже увозила санитарная машина. Вечером мы навестили Василия, узнали все подробности их злополучного боя, вызвавшего у нас много раздумий.
26 декабря развернулись ожесточенные бои за Эстергом. На этом направлении действовал и 4-й механизированный корпус генерала
Когда мы подошли к переднему краю и связались с КП корпуса, услышали в ответ открытым текстом:
— Скоморох, Скоморох, я — Жданов, пройдись в глубину немецкой обороны, посмотри, что там происходит…
А мы с Филипповым к тому времени обнаружили в лощинах немецкие танки.
— Я — Скоморох, впереди вас, километрах в трех, — вражеские танки.
— Много их?
— Более двадцати в одном месте, столько же в другом да около пятидесяти стволов артиллерии.
— Вас поняли, — ответили мне, но в голосе нет прежней твердости: неужели сомневаются в достоверности данных?
Решили с Филипповым еще раз пройтись прямо над гoловами у фашистов. По нас дали дружный залп зенитчики. Ну, какие могут быть тут сомнения?
В это время по радио прозвучал голос генерала Толстикова:
— Скоморох, следуйте на аэродром, заправьте баки и повторите все сначала.
Через короткое время мы снова были над тем же местом. Уже наступило утро, видимость значительно улучшилась. И мы как на ладони увидели танки, пушки, другую боевую технику. И все — в боевой изготовке.
Доложили Толстикову.
— Штурмуйте артиллерию! — отдал он краткий приказ.
Мы ринулись вниз, но немцы успели дать мощный залп по нашим войскам. Это разозлило меня и Филиппова. Мы один за другим произвели три захода, обрушив на головы «фрицев» весь наш боезапас.
Снова слышим голос Толстикова:
— Скоморох, сможете навести штурмовиков?
Скосил глаз на бензомер: стрелка приближается к критической цифре.
— Я — Скоморох, горючего маловато.
— Постарайся помочь штурмовикам.
И тут слышу голос Георгия Ковалева:
— Скоро будем над целью…
Мы встретили их, навели на цели и еле-еле успели добраться домой. В баках моего истребителя бензин закончился на выравнивании.
Штурмовики прекрасно справились со своим делом, помогли механизированному корпусу обойти группировку с флангов и разгромить ее.
Когда мы с Филипповым вылетели в третий раз и прошли над теми же лощинами, увидели настоящее кладбище разбитой боевой техники.
С напряженными боями войска 3-го Украинского фронта вышли к Дунаю севернее и северо-западнее Будапешта, что привело к окружению в нем 188-тысячной группировки фашистских войск. Венгерское правительство во главе с Ф. Салаши срочно «смотало удочки», перебралось в Австрию.
Советское командование, стремясь избежать кровопролития и разрушений столицы Венгрии, 29 декабря направило в расположение окруженных немецких войск парламентеров
Гитлеровские изверги совершили гнуснейший акт, расстреляв обоих парламентеров. Еще ничего не зная об этом преступлении фашистов, летчики нашего корпуса старшие лейтенанты Н. Шмелев и П. Орлов пять раз прошли над городом на бреющем полете, сбросив около полутора миллионов листовок с условиями капитуляции.
Враг ничему не внял.
Он не терял надежды вырваться из окружения. Гитлер планировал контрудары по спасению попавшей в западню группировки.
Всем было ясно: Будапешт придется брать штурмом.
Приближающийся новый, 1945 год предвещал нам жестокие, упорные бои.
Окруженный в столице Венгрии враг капитулировать отказался, следовательно, от него можно всего ожидать.
Сигнал на вылет. Шестеркой выруливаем, дружно стартуем. Наше задание — сопровождение группы Ил-2 и разведка противника в районе Будапешта.
Грозно несутся штурмовики. У них четкая установка: без крайней надобности не допускать новых разрушений в городе. Практически это означало, что можно уничтожать только вражескую технику и живую силу на улицах, а в условиях большого города это далеко не простое дело.
Штурмовикам удалось обнаружить на одной из широких магистралей фашистскую автоколонну. Они обрушились на нее, одну за другой подожгли несколько машин. Мы, став в вираж, тщательно следили за воздухом. Ни одного немецкого самолета не появилось, и, когда «илы» закончили свое дело, мы, оставив пару вверху, четверкой прошли на малой высоте вдоль пылающей колонны, еще поддали ей огня.
Стремясь вырвать из окружения группировку войск, в ночь на 2 января немцы предприняли мощный контрудар из района юго-восточнее Комарно, еще через пять суток ударили из района севернее Секешфехервара, а 18 января попытались пробиться к своим южнее этого города.
Начиная со 2 января мы буквально не покидали своих истребителей. Сейчас, просматривая журнал боевых действий 31-го полка за тот период, поражаюсь количеству боевых вылетов и разнообразию выполнявшихся каждый день задач. И всякий раз, листая этот журнал, невольно задерживаю взгляд на первой странице с такой записью: «2.1. 1945 г. 12.45—13.40.4 Ла-5 Кравцова (младшие лейтенанты Цыкин, Попов, Калинин). Сопровождение Ил-2 в район Будапешта. Группу Ил-2 атаковали четыре пары ФВ-190. Сбили: младший лейтенант Попов — один ФВ-190, младший лейтенант Калинин — один ФВ-190, майор Кравцов — Ме-109 и ФВ-190.
Майор Кравцов с боевого заданий не вернулся».
С боевого задания не вернулся… Что это значит? Погиб? Попал в плен? Где-нибудь раненый пробирается к своим? Нет ничего хуже подобной неопределенности.
Возвращение Цыкина, Попова, Калинина без своего командира — исключительно скромного, честного человека, незаурядного бойца — было для нас ударом, каких мы давно уже не переживали.
Два дня ничего не знали о судьбе Дмитрия. И только на третий пришло сообщение, что его в крайне тяжелом состоянии подобрали пехотинцы и отправили в госпиталь.