Служение Отчизне
Шрифт:
Мы на них смотрели с восторгом: бывалые фронтовики, люди, заслуживающие уважение.
Я был направлен во вторую эскадрилью, которой командовал майор Я. И. Микитченко. Яков Иванович был единственным в полку, кто закончил до войны академию. Он обладал отличной теоретической подготовкой. Всем нам: Толе Мартынову, Сергею Шахбазяну, Сергею Лаптеву, Саше Девкину и мне, — попавшим к нему в подчинение, очень повезло. Мы с Мартыновым составили звено, которым командовал лейтенант Владимир Евтодиенко.
Уроженец местечка Томашполь Винницкой области, коммунист, он вначале был командиром звена в 25-м запасном авиационном полку, а с декабря 1942 года уже вместе с нами участвовал в боях в составе 164-го полка 5-й воздушной
Очень интересным человеком был в полку и командир первой эскадрильи капитан Михаил Дмитриев, родом из Ивановской области. Он тоже сражался с первых дней войны, был награжден к тому времени уже тремя орденами Красного Знамени. Мне лично Дмитриев нравился тем, что в интересах дела смело шел на ломку отживших летных традиций. Так, он, а за ним и я были единственными в полку, кто летал с закрытыми фонарями. Это улучшало аэродинамические качества самолета, повышало его скорость. Остальные, привыкшие летать на прежних марках самолетов, у которых фонарь отсутствовал, так и не могли заставить себя закрывать кабину ЛАГГ-3. Правда, тут был один секрет: то и дело нарушалась герметика винтов, козырек забрызгивался маслом, нередко приходилось высовываться из кабины, чтобы вести наблюдение за воздухом при взлете и посадке. Надо было следить за винтами на земле, для чего не у всех хватало желания и терпения. Дмитриев и я не считались с этим. Возможно, потому, что оба оказались хорошими знатоками техники, не боялись черновой работы. Когда требовалось, с удовольствием хлопотали у машин. Тут-то и помог опыт работы слесарем и токарем, который был у меня. Этому вначале немало удивлялись техник звена Николай Тонкоглаз и мой механик Петр Мартюшев. Но потом привыкли и вместе с нами дружно, быстро обслуживали машины. В боевом полку была совсем иная жизнь: динамичная, наполненная всевозможными событиями. Здесь по-иному — живее, интереснее строилась и партийно-политическая, комсомольская работа. Собрания носили конкретный, деловой характер, особую активность проявляли коммунисты-фронтовики, они знали, чему нужно нас учить. Старшие товарищи присматривались к нам, молодым, проявляли заботу о том, чтобы мы пополняли ряды партии.
Такая атмосфера дружбы и взаимопомощи способствовала нашему быстрому вхождению в строй, в новый коллектив. Мы часто собирались поэскадрильно, а то и всем полком, начинались шутки, прибаутки, веселые обмены колкостями. Постепенно у нас выявились таланты — будущие звезды полковой самодеятельности. Все это было настолько интересно, что даже я, не отличавшийся ни музыкальным слухом, ни голосом, пел в хоре с товарищами. Аккомпанировал нам на гармошке четырнадцатилетний сын полка Ваня Калишенко.
…Его, ободранного, изможденного, подобрал где-то на Украине, приютил и выходил, обучил специальности механика по спецоборудованию Николай Тонкоглаз. Вскоре Ване присвоили звание ефрейтора, — так появилась у парня фронтовая семья, началась новая жизнь, сделавшая из него настоящего человека.
Радовали нас всех своими песнями и танцами и дочери полка: Катя Точиленко и Нина Орлова. Их судьба сходна с той, что пережил Ваня Калишенко. Только они стали не авиационными механиками, а парашютоукладчицами, причем такими, что все летчики хотели, чтобы парашюты для них укладывали именно Катя и Нина.
Жизнь в новом коллективе увлекла нас подготовкой к боям. Прошло некоторое время — мы уже чувствовали себя такими же, как те, кто побывал в схватке. Как нас потом подвела эта ранняя уверенность! Но об этом — позже.
Полк повел на фронт Мелентьев. Радио тогда только что вводилось на истребителях, хотя немцы им пользовались давно и успешно, что во многом помогало им в боях. У нас приемопередатчики имелись лишь на командирских самолетах, а у ведомых только приемники. Связь была отвратительная, слышимость слабая. Перед взлетом майор Мелентьев предупредил молодых:
—
Не сводя глаз с командирского самолета, боясь отстать, потеряться над бесконечными горами, мы покидали солнечную Грузию.
В середине ноября по пути в Адлер наш полк приземлился на промежуточном аэродроме. Здесь мы провели несколько дней, командование организовало учебные полеты, и сделано было несколько вылетов на разведку. Там же мы услышали радостную весть о том, что наши войска 19 ноября перешли в наступление под Сталинградом. У меня, как у волжанина, защемило сердце. Я вспомнил Волгу, город, растянувшийся на правом берегу реки на десятки километров, и мне отчетливо стали представляться места ожесточенных боев под Сталинградом. Там дрались люди, там решалась судьба Родины. Под этим впечатлением я пришел и написал рапорт с требованием отправить меня на фронт под Сталинград. Наивность этого рапорта была очевидной. Мог ли желторотый птенец принести пользу? Но юность порывиста и стремительна. И часто шагает не по дороге логики, а повинуется зову сердца. Высмеивать меня не стали, но дали довольно ясно понять: готовься лучше, чтобы драться как следует там, куда тебя пошлют.
Через несколько дней мы приземлились на нашем основном базовом фронтовом аэродроме. Этим аэродромом оказался Адлер.
Мы прилетели организованно, произвели мастерски посадку в короткое время, хотя полоска была очень узкой. Слева стояли самолеты, справа — вязкий грунт, поэтому с бетона сворачивать было опасно. Как говорится: «Направо пойдешь — коня потеряешь, налево — сам погибнешь».
На аэродроме в Адлере сидели другие полки, изрядно потрепанные, а мы прилетели чистенькие, аккуратные, опрятные, в новеньком обмундировании, и даже слушок прошел средь старожилов: «гвардейцы прилетели». Конечно, мы не были гвардейцами, но взлет и посадку отработали в тылу хорошо, да и технику пилотирования в зоне освоили многие из нас неплохо, тем более что мы прошли три программы подготовки: в училище, запасном полку и затем на курсах командиров звеньев.
Адлер… Это сейчас он приобрел всеобщую известность, стал воздушными воротами Кавказа. А до войны о нем мало кто слышал.
Итак, мы на своем первом огневом рубеже — аэродроме Адлер. Здесь базируются авиационные полки нашей 5-й воздушной армии, которой командовал генерал-лейтенант авиации С. К. Горюнов, и некоторые другие 5 части ВВС Закавказского фронта. В первый же день нам сказали, что главное направление наших боевых действии — Туапсинское. Против нас противник сосредоточил до 600 боевых самолетов, а у нас было значительно меньше. Поэтому каждому придется драться за двоих.
Командование осмотрительно, неторопливо вводило в строй молодых летчиков. С нами провели несколько занятий по самолетовождению и тактике. Большое внимание было уделено изучению района боевых действий. Нас тренировали даже в рулении по аэродрому. Это имело свой смысл: наша эскадрилья располагалась у подножия гор, первая — поближе к, морю. «Вы — гористее, мы — мористее», —- шутили летчики Дмитриева. Каждому из нас нужно было научиться безошибочно заруливать на свою стоянку: при таком обилии техники немудрено и столкнуться. Тем более что капониры были даже для таких небольших самолетов, как ЛАГГ-3, тесноватыми.
Вскоре мы увидели первый вражеский самолет. Почему-то никто из наших не взлетел ему навстречу. Он с большой высоты сбросил несколько бомб, они разорвались в стороне от аэродрома. А потом произошло такое, что буквально потрясло нас, молодых. Заходил на посадку Ил-2. И тут откуда ни возьмись два «мессера». В мгновение ока они подожгли наш самолет и скрылись.
— Вот их пиратская тактика, — зло бросил Дмитриев.
— Когда же нас наконец поведете в бой? — не выдержал Алексей Липатов.