Служители тайной веры
Шрифт:
Я таскал из отцовского погреба вино и носил его старому воину, который обучал меня за это фехтованию. Я угонял лошадей у соседей и целыми сутками носился по окрестным полям и лесам.
Братья любили меня и всячески старались скрывать от отца мои грехи. Иногда казалось, что они не прочь последовать моему примеру, но мне не удалось увлечь их за собой. Еще более странным было отношение отца к моему поведению. Часто он впадал в ярость, узнав о моей очередной выходке, но вдруг неожиданно менял гнев на милость, а глаза его вдруг зажигались странным огнем, он загадочно улыбался, гладил меня по голове и долго не ложился спать, сидя за столом в глубокой задумчивости, с той же улыбкой на устах. Лишь много лет спустя я узнал, в чем тут было дело. Оказалось, что отец мой сам провел бурную молодость. Он был отчаянным забиякой, много воевал и дрался сотни раз. Но однажды с ним случилось какое-то страшное несчастье. Оно так потрясло его, что он хотел покончить с собой, но благодаря случайности остался жив. Что это было за несчастье, я так и не знаю... Умирающего отца спасли монахи, и он изменился до неузнаваемости. Спустя несколько лет он стал священником.
Он женился на тихой, доброй женщине и до конца дней своих прожил мирно и спокойно, изучая богословие и размышляя о превратностях судьбы. Я думаю, что в его душе постоянно боролись два начала: одно — мятежное и бурное, второе — мыслящее и познающее. И так эти два начала отразились в его детях: братья мои унаследовали второе, на мою долю досталось первое.
Отец понял меня и не стал перекраивать.
В пятнадцать лет я убежал из дому.
Для меня началась жизнь, полная необыкновенных и увлекательных приключений. За семь лет этой жизни я испытал все, что может испытать человек. Я плавал на купеческих кораблях по дальним морям и был в плену у морских разбойников. Я повидал много далеких земель и легко обнажал свой меч по поводу и без повода. Наконец в тридцать два года я вернулся на родину и привез семнадцатилетнюю женщину, которая стала вашей матерью. Это произошло в 1459 году — я по-прежнему оставался нищим бродягой, незнатного, хотя и дворянского рода, а ваша мать была волошанка — дочь одного из бедных, но гордых волошских князей. Судьба занесла меня в Валахию по пути на родину. Я находился в гостях у вашего деда — отца вашей матери, когда внезапно налетели турки. Князь и его воины защищались мужественно, но пали все до единого. Я дрался со всеми и упал без памяти, получив девятую рану. Дочь князя укрыла меня в пещере и выходила... Так Маричка спасла мою жизнь в первый раз.
Вернувшись вместе с ней на родину, я узнал, что отец и мать мои умерли, а оба брата в Вильно. Старший брат повенчал нас, а младший помог поступить на королевскую службу.
В то время славный воин и полководец, сандомирский подкоморный, Петр Дунин собирал войско для решительного похода на крестоносцев. И, конечно, я не мог устоять перед соблазном.
Я был опытным воином, прошедшим хорошую школу, и Петр сразу заметил это. Он дал под мою команду сотню людей — это было в начале кампании, а к середине 1462 года я стал уже полковником.
Мы подружились с Петром. Он ценил мои способности и часто советовался со мной. Я принимал деятельное участие в разработке плана наших действий. Мы поставили перед собой смелую задачу — покончить с крестоносцами.
17 сентября 1462 года около Жарновецкого озера, под Светином, состоялось решающее сражение. Вы знаете, что мы выиграли эту битву и вышли к морю. Но мне не суждено было увидеть победу...
Тяжелый топор крестоносца вонзился в мою поясницу, и я упал с лошади, не чувствуя нижней половины тела. Это был удар сзади, но — ничего не поделаешь, — война есть война, и в бою нет места для любезностей.
Наверно, я так и умер бы, заваленный трупами, на поле битвы, если бы не велел Петр Дунин отыскать мое тело, чтобы похоронить с почестями, потому что мои воины видели, как я упал после страшного удара, и никто уже не рассчитывал увидеть меня живым... Меня нашли, и я с почетом был отравлен в Вильно.
Однако отныне я оказался обреченным всю жизнь оставаться калекой — позвоночник был серьезно поврежден. Лучшие врачи лечили меня, но ничего не могли сделать. Я выздоровел, а мои ноги остались неподвижными.
Но перед тем самым роковым сражением я к счастью успел побывать дома, и вот в 1463 году, Маричка родила мне вас — двух близнецов. Эта огромная радость омрачалась моим жутким положением. Я — человек, который не мог и минуты просидеть спокойно, я, который считал высшей радостью стоять в боевой позиции, крепко упершись ногами в землю, я, который не мог себе представить дня без бешеной скачки, стоя в стременах — я оказался безногим, неподвижным калекой. Отчаянию моему не было границ, никакие лекарства не помогали, и наконец доктора от меня отказались. Тогда я почувствовал, что не могу жить на этом тете. Нет, нет, не подумайте, что у меня появилась мысль наложить на себя руки — ведь у меня уже были вы... Просто я стал чахнуть, слабеть, и вскоре все начали понимать, что долго я не протяну.
И тогда Маричка спасла меня вторично.
Я не имел понятия, где и как отыскала она нового целителя. Он был еще молод, но уже очень известен, а звали его Корнелиус Моркус. Этот необычный лекарь приходил ко мне только по ночам, целый месяц растирал и смазывал мое бесчувственное тело какими-то пахучими мазями, но больше всего времени он тратил на беседы со мной... Постепенно и незаметно в процессе этих долгих тихих разговоров он убедил меня, что я здоров и что ноги мои скоро начнут двигаться. Я не верил, но надежда шевельнулась во мне, а настойчивость странного лекаря была так велика, что вскоре, незаметно для самого себя, я стал думать, что и в самом деле непременно выздоровею. И вдруг однажды ночью я почувствовал, как болят мои ноги. Я кричал от боли и радости, а лекарь по-прежнему приходил и вел со мной ночные беседы.
Наконец настал день, когда я смог встать с постели, а спустя два месяца начал ходить. Тогда лекарь пришел в последний раз и сказал, что я здоров и остальное теперь будет зависеть от меня самого. Сначала я должен постепенно учиться ходить, потом могу садиться на коня, потом начать занятия фехтованием, и через год-два я забуду о своей ране.
Я был настолько занят собой и своей болезнью, что перестал замечать все вокруг. Сначала мы жили безбедно, потому что Петр позаботился о моей пенсии, но через год все обо мне забыли, пенсию стали платить нерегулярно и наконец сказали, что в королевской казне для меня нет больше денег. Я обратил внимание на то, что братья сильно охладели ко мне и больше не приходили в гости, а когда я заходил навестить их, то почему-то никогда не заставал дома. Они стали известными людьми. Один из них был настоятелем большого православного монастыря в Вильно, второй, еще в юности принявший латинскую веру, ждал посвящения в епископы. Несмотря на разные вероисповедания, братья тайно держались вместе, хотя на людях ругали друг друга за отступничество. Я часто посмеивался над их разными верами, потому что сам к церкви относился совершенно безразлично. Мы с Маричкой обращались к ней только в торжественных случаях, когда это было необходимо. Я помню лишь два таких случая — наша свадьба и ваши крестины. Так вот, я заметил, что братья меня сторонятся, и объяснил это для себя тем, что из блестящего воина я превратился в никому не нужного калеку. Я перестал их навещать и решил, что у нас хватит сил выбраться из беды самим. У Марички появились новые знакомые. Раз в неделю к ней приходила хорошо одетая женщина, которая никогда не засиживалась дольше пяти минут. Маричка объяснила мне, что стала заниматься рукоделием и это ее заказчица. Деньги, которые Маричка зарабатывала своим трудом, были достаточными, чтобы прокормить нас всех.
Я стал бродить по городу, чтобы как можно больше упражнять ноги, стремясь поскорее сесть в седло. Однажды на улице ко мне подошел церковный служка и сказал, что братья ждут меня, чтобы поговорить о важном деле. Я тотчас отправился к ним и застал обоих вместе, хмурыми и неприветливыми. Они не спросили ни о моем здоровье, ни о моих делах, только мрачно переглянулись, и старший сказал:
«Знаешь ли ты, чем занимается твоя жена?»
Наверно, я побледнел, потому что он продолжал уже не так сурово: «Я вижу, ты изменился в лице, и не буду терзать тебя. Скажу лишь о том, что нам известно и чего мы хотим».
Я сел, потому что ноги мои еще не окрепли, и собрал всю свою волю, чтобы выслушать их спокойно. Старший продолжал: «Ты никогда не интересовался делами церкви, которой мы оба посвятили свою жизнь, и потому попал в нехорошее положение. Тебе, наверно, неизвестно, что у нас появилась новая ересь. Мы мало знаем о ней, потому что еретики строго сохраняют свои тайны, однако рано или поздно все они найдут свой конец на кострах, а имена их, так же как имена их близких родственников, будут преданы вечному проклятию. Нам стало достоверно известно, что твоя жена Марья стала тайно исповедовать новую веру. Если бы не мы, уже сегодня она была бы схвачена и пытана. Но ты наш брат, и у тебя двое маленьких детей. Мы на один день отвели карающий меч, занесенный над вашей головой. Ты должен немедля поговорить с женой, и если утром она не явится в церковь Петра и Павла, где мы ее будем ждать, не отречется от ереси, не покается чистосердечно в грехах и не расскажет все, что она знает о тайнах новой секты, — она будет схвачена и подвергнута пытке как ведьма и еретичка! Теперь иди и сделай так, чтобы твоя жена явилась завтра утром и все нам рассказала — иначе нет у тебя больше братьев, мы отречемся от тебя!»