Служители тайной веры
Шрифт:
И, наконец, настал момент, когда я начал испытывать былую радость жизни, ибо я не выпал из нее, ибо, несмотря на болезнь, я по-прежнему участвовал в огромной, непрекращающейся борьбе, а то, что борьба эта была окутана тайной и вечная опасность висела надо мной, наполняло душу мою трепетом и восторгом.
Это было как раз то, чего мне не хватало долгие годы. Я твердо убежден, что в жизни счастлив лишь тот человек, который постоянно борется, потомуь что борьба есть смысл и назначение жизни. Каждый за что-то борется: одни за короля, другие за богатство, третьи за свое место в жизни...
Я боролся за новую веру, и все это время я был счастлив. Каждое утро, вспоминая Маричку, я встречал солнце в конце просеки, и вот однажды, во время одного из таких восходов, я понял ее последние слова... Маричка просила, чтобы я вступил в братство ради нее, но сделала это ради меня. Она хорошо знала мой характер и знала, что мне нужно от этой жизни — без чего я не смогу жить. Дух тайны, опасности и приключения — вот что дала мне новая вера, вот что дала мне, уходя из этого мира, моя любимая Маричка. Без этого я бы умер. Так, даже после своей смерти она продолжала жить для меня и в третий раз спасла мою жизнь... Сегодня я исполнил ее желание. Я рассказал вам все, что было до вас, все, о чем просила ваша мать...
Я постарался воспитать вас смелыми, ловкими и образованными, я постарался, чтобы ваши тела были сильными и закаленными, а ум — свободным и пытливым. Я внушал вам любовь к опасности и любовь к борьбе, которая есть жизнь. Сегодня вам предстоит выбрать свой путь. Подумайте над всем, что я рассказал, и примите решение. Не скрою, мне хочется, чтобы вы — мои дети стали детьми моей веры. Но, если вам это не по душе, я не буду настаивать — каждый имеет право на свой путь. Хочу только, чтоб вы помнили, — повсюду вас будет ждать та же борьба, от нее вы никуда не скроетесь, но если бьется в ваших сердцах кровь моя и Марички, кровь ваших дедов, если хотите вы жизни, полной тайн и приключений, лучшего поприща, чем служение нашему братству, вам не найти. Подумайте.
Никифор встал, и дети поднялись за ним.
— Нет, — сказал он, — останьтесь. Я даю вам полчаса на размышление. В соседней комнате ждет Трофим с Черного озера. Вы давно его знаете как смелого охотника, вы слышали много рассказов о его необыкновенных приключениях, но это лишь сотая часть его подвигов, ибо он, как и я, сын нашей веры, и на перстне его — знак Восьмой Заповеди. Если вы примете решение — через полчаса может состояться обряд посвящения. И сегодня же вы сможете начать опасное и сложное дело, потому что я стою на пороге открытия некой весьма важной тайны и мне нужны верные помощники. А если, подумав, вы откажетесь, — забудьте навсегда все, о чем мы здесь говорили, и пусть я останусь для вас только любящим отцом. Я сам воспитал вас и знаю, что никакая пытка не заставит раскрыть тайну, в которую вы отныне посвящены.
Никифор двинулся к выходу.
— Прежде чем ты оставишь нас, отец, — остановил его Иван, — позволь задать один вопрос, важный для меня.
Никифор вернулся.
— Спрашивай, сын, я отвечу.
— Отец, ты не раз говорил, что служители всякой веры по большей части не столько служат ей, сколько заботятся о себе самих и своем благополучии, ты говорил, что они гораздо большие безбожники, чем простые смертные, которых эти служители наставляют. Скажи мне, уверен ли ты, что люди, которые стоят во главе вашего братства, заботятся о процветании и распространении новой веры? Искренни ли они в своих помыслах? Не может ли оказаться так, что твоя вера в этом отношении ничем не отличается от любой другой, а ее служители похожи на остальных?
Никифор улыбнулся и, покусывая бороду, отошел к окну. Он немного помолчал, задумчиво жуя травинку, потом вернулся к Ивану.
— Я знал, что ты спросишь меня об этом, и, по правде говоря, боялся этого вопроса, потому что он — единственный, на который я не могу ответить уверенно... Что ж, я часто задумывался об этом раньше... А потом перестал. Знаешь, почему? Потому что мне, в сущности, нет до этого никакого дела. Возможно, они и такие люди — я никого из них не знаю — может быть... Но разве это главное? Человек должен во что-то верить и ради чего-то жить. Если даже меня и обманывают, я закрываю глаза на этот обман, потому что без него я умер бы с тоски при моем беспокойном характере. Война для меня уже неподходящее развлечение, а всю жизнь считать бобровые шкуры и разбирать тяжбы боброловов — нет, этого я бы не вынес! И вот я служу нашему братству и не изменю своей клятве. Я буду служить ему до конца, и если придется мне на этой службе сложить голову — что ж! — смерть — это всего лишь последнее приключение в жизни!
Иван склонил голову и задумался.
— Ты удовлетворен моим ответом?
— Да, отец.
— Хорошо. Через полчаса я вернусь сюда, и вы сообщите мне о своем решении.
Никифор вышел и, минуя несколько комнат, направился в самую маленькую, из который был выход на задний двор. Вдоль стен стояли полки с толстыми старыми книгами, а за столом сидел великан в куртке из козьего меха и что-то читал.
— Ну, вот и все! — тяжело вздохнул Никифор и опустился в кресло напротив...
У Трофима было загоревшее обветренное лицо. Он задумчиво взглянул на Никифора.
— И как они к этому отнеслись?
— Очень удивились и, кажется, немного растеряны.
— Я думаю! Такое потрясение... Они славные ребята — им стоило рассказать все... Но мне кажется — они не поймут нас.
— Почему ты думаешь?
— Нынешнюю молодежь интересует другое... Правда, твои дети воспитаны иначе... Подождем.
— Да... — тихо отозвался Никифор, — иначе... И все же... Мне кажется, чего-то в них не хватает... Не пойму — чего...
— А может, им уже недостаточно того, чего хватает нам?
— Что ты имеешь в виду?
— Тебя в этом деле влечет борьба, как самоутверждение. Меня — тоскливое одиночество.... А они — они еще совсем молоды.... Их еще не постигли горести и разочарования земного бытия.... Им хочется жить, — просто жить полной жизнью, не связывая себя никакими клятвами и тайнами....
— Может быть... Может быть...
Они помолчали, и Никифор заговорил о другом:
— Когда ты свяжешься с Преемником?
— Завтра ночью на болоте будет его гонец.
— Очень хорошо. Передашь, что порученное дело я выполнил. Оба брата под моим наблюдением. Все замыслы Семена мне известны. Они не представляют для нас особого интереса. Так, обычные волчьи намерения. При этом заранее обреченные на провал. Семен никогда не совершит значительных дел. Он бездарен и годится лишь для мелких интриг. Правда, его честолюбие и жестокость безмерны. Эти чувства могут сделать его той последней соломинкой, которая ломает спину верблюда, но верблюдом ему никогда не стать... А вот что до Федора... Тут дело серьезное... Мне кажется, им стоит заняться особо. Федор далеко от меня, а я неподвижен, как гора... Но ты знаешь — если гора не идет к Магомету... Федор придет ко мне сам. Думаю, что очень скоро все тайны князя перестанут быть тайнами для меня.
Никифор умолк, а Трофим, не дождавшись продолжения, снова уткнулся в книгу.
Через полчаса Никифор и Трофим торжественно вошли в горницу, где их ждали дети королевского бобровника.
Иван по-прежнему сидел на своем месте, а Марья стояла у окна. Когда открылась дверь, она резко обернулась, и щеки ее горели.
— Пришло ваше время, — тихо сказал Никифор.
Марья шагнула вперед.
— Я хочу принять веру моей матери. Я хочу посвятить служению этой вере всю жизнь. Я готова выполнять любые поручения. — Ее глаза гневно блеснули. — Почему он мужчина, а не я? Это ему следовало родиться в юбке!