Служители тайной веры
Шрифт:
И если люди, забыв о тебе, никогда не узнают, кем ты был, — спи спокойно! — Господь знает имя твое!
— Здравствуй, Вася, — раздался голос Филиппа.
Медведев обернулся.
Филипп и Анница стояли рядом.
Увидев, что Василий не ответил и не тронулся с места, они удивленно переглянулись и с недоумением посмотрели на Картымазова, который остановился чуть поодаль.
Василий тихо произнес:
— Поклонитесь этой могиле. Здесь почивает ваш отец.
Солнце еще не успело растаять меж стволов берез, когда Филипп и Анница прочли две страницы, которые привез Василий. И хотя текст начинался с середины фразы и обрывался на полуслове, никаких сомнений в его правдивости не было, потому что все, о чем сказал перед смертью Ян Кожух Кроткий, подтверждалось событиями далекой весенней ночи, когда Василий Медведев впервые ступил на порубежную землю берега Угры.
...я чувствовал, что старый Бартенев собирается перейти на московскую сторону, — начиналась первая страница, — но надеялся, что, когда дочь Картымазова будет в наших руках, мы крепко привяжем к Литве обоих друзей, — Медведева тогда еще не было. У меня появился смелый боевой парень — фамилия его была Полуехтов, но он называя себя Ярый и просил никому не выдавать, что перебежал к нам с московской стороны. В тот день, когда было решено увезти к нам дочь Картымазова, мы со Степаном поехали с утра в Медынь, разведать, нет ли какой опасности с московской стороны. Там все оказалось спокойно, великокняжеских войск поблизости не было, и, пообедав, мы уже собрались в обратный путь, как вдруг на постоялый двор приехал со стороны Москвы молодой парнишка, как потом оказалось, — Медведев, который сразу нам обоим очень не понравился. Настораживало и то, зачем этот человек, очень похожий на великокняжеского гонца, едет на рубеж. Мне пора было возвращаться, чтобы приготовиться к ночному визиту в Картымазовку, а Степан попросил меня разрешить ему настичь Медведева и, если удастся, выяснить, везет ли тот с собой бумаги и какие. Я посоветовал ему быть поосторожней, потому что сразу понял — этого Медведева голыми руками не возьмешь! Я уехал обходной дорогой, чтобы не встретиться ненароком с татями Антипа, а Степан погнался за Медведевым. Потом он рассказал мне, как все было. Он еще не успел догнать Медведева, как вдруг увидел ехавшего навстречу Бартенева. Степан его знал с виду, но старик Степана никогда не видел. Полуехтов, он быстрый, смекалистый, сразу догадался, куда торопится Бартенев по дороге, ведущей в Москву. Он остановил старика и вежливо спросил, не встречался ли ему гонец от великого князя. Бартенев ответил, что недавно виден похожего человека. Тогда Степан сказал, что гонец этот едет в Картымазовку с важным известием от великого князя для передачи этого известия Бартеневу, а он сам его слуга, который отстал в пути. Они помчались обратно и вскоре встретили мужика с телегой, который недавно видел Медведева. Но теперь уже Степану было не до Медведева, он хотел не дать Бартеневу уехать в Москву и только выжидал случая, чтобы убить его. Он все тянул время и надеялся подъехать к дому Картымазова, когда мы там будем. Так и получилось. Подъезжая к Картымазовке, они увидели пожар и услыхали шум драки. Бартенев хотел броситься вперед, и тут Степан неожиданным ударам сабли сзади повалил старика на месте. К этому времени мы уже прихватили дочь Картымазова и отступали с боем, как вдруг из лесу вылетел Степан, который тащил за собой на аркане мертвое тело изменника Бартенева. Он потом объяснил, что хотел использовать это как устрашающий аргумент против Картымазова и молодого Бартенева, но опоздал — мы уже захватили девчонку, у нас были раненые, и надо было возвращаться обратно. Он поскакал следом, протащив мертвое тело на своем аркане через весь лес до самых Березок. Я еще тогда удивлялся, потому что сам он, Степан, совсем недавно бежал к нам с московской стороны, но потом подумал, что все они, изменники, таковы — больше всего ненавидят таких же, как сами, изменников. Он тащил тело за собой и далеко отстал от отряда. Как сейчас помню, я задержался, подождал его и крикнул: «Брось ты эту...»
Здесь заканчивалась вторая страница.
Филипп скомкал ее и уронил на землю.
Анница читала, заглядывая сбоку через руку на брата. Она читала быстрее, и пока Филипп дочитывал, она уже отошла, присела у могилы и погладила рукой землю. Потом обернулась и сказала Медведеву:
— Спасибо за отца. Это хорошо, что именно здесь его могила. Он всегда хотел умереть на московской стороне.
— Завтра я еду в Москву, — негромко, но твердо сказал Филипп. — Спасибо, Вася. Теперь я, не колеблясь, сделаю то, что завещал отец.
— Поедем вместе, — сказал Медведев, — я тоже еду в Москву завтра!
...Они выехали ранним утром.
На этот раз Василий не скрывал от своих людей, куда едет, и, прощаясь, отец Мефодий сказал:
— Бог даст, встретишься с игуменом Иосифом — расскажи, как тут у нас идут дела... — Он сделал маленькую паузу и добавил: — ...с постройкой храма Божьего. Он заботится об этом. А обо мне, — Мефодий взял Василия под руку, — обо мне ты скажи, что я всем доволен и благодарю его, что послал в хорошее место, где живут истинные христиане...
— Так ведь Иосиф в Волоке Дамском, — удивился Медведев, — а я в Москву — и сразу обратно.
— Кто знает — игумен Иосиф иногда бывает и в Москве — может, как раз застанешь его... случайно.
— Ну, разве что случайно... — подозрительно покосился Медведев.
Мефодий торжественно благословил обоих путников в дорогу и пообещал ежедневно молиться, чтобы Господь уберег их в пути от злых людей, лютых болезней и прочих напастей.
...Медведев увидел одинокого голубя, когда они с Филиппом отъехали от Медведевки за три версты. Голубь летел в ту же сторону, куда они ехали.
В округе ни у кого, кроме Мефодия, голубей не было.
Только теперь Медведев все понял.
Глава девятая. Благодарность Великого князя
Великий князь Московский Иван Васильевич всю последнюю неделю был в скверном настроении.
Все произошло оттого, что несколько месяцев назад, поддавшись минуте гнева и послушавшись навета, он ввязался в чрезвычайно запутанный и, как теперь уже стало ясно, неразрешимый спор.
Великий князь всегда живо интересовался церковными делами и, считая себя человеком сведущим и притом справедливым, любил самолично разрешать споры между духовными лицами, особенно если дело касалось обрядной стороны. Всякого рода разногласия нет-нет да и возникали, и до сих пор великому князю удавалось улаживать их. Но на этот раз жестокий спор разгорался все жарче и грозил перейти в смертельную вражду между почтенными служителями церкви, а великий князь чувствовал, что ему не удается найти правильного решения, что сильно уязвляло его самолюбие.
Два месяца назад мастер Аристотель Фьораванти, приглашенный из Италии по совету великой княгини Софьи, закончил начатое четыре года назад строительство большой соборной церкви Успения в Кремле.
Это событие великий князь решил отметить со всей пышностью, приличествующей случаю. Освящение нового каменного собора, ставшего гордостью московского Кремля и великого князя, Иван Васильевич отпраздновал с необыкновенной для своего скуповатого нрава щедростью. Всем нищим города была роздана милостыня, великий князь угостил роскошным обедом митрополита, епископов, архимандритов и всех бояр. На следующий день митрополит и все белое духовенство снова обедали у государя в средней горнице, причем сам великий князь с сыном своим стояли перед ними во время обеда, и, наконец, все соборы ели и пили на дворе великокняжеском целых семь дней.
Однако еще через неделю, когда великому кнзю назвали сумму расходов, он горько пожалел о своей минутной слабости. И в тот недобрый миг, когда Иван Васильевич хмуро кусал губы, вспоминая, как много, жадно и невоздержанно ело и пило духовенство на празднике освящения, откуда ни возьмись явился старый дьяк Алексей Полуехтов и шепнул князю на ухо, что как раз во время этого освящения митрополит Геронтий допустил чудовищную, непростительную ошибку, граничащую с богопротивной ересью: освящая Успенский собор, он ходил вокруг него с крестом в руках ПРОТИВ СОЛНЦА!
Вообще-то говоря, великий князь, присутствуя лично на церемонии, не обратил никакого внимания на то, в какую сторону ходил с крестом митрополит, и в другое время этот случай послужил бы не более как поводом для одного из обычных богословских диспутов, участие в которых великий князь почитал для себя приятным и благочестивым занятием. Но в эту минуту раздражение государя, вызванное отнюдь не религиозными причинами, немедленно нашло свое воплощение в яркой вспышке грозного великокняжеского неудовольствия.
— Вот оно что! — с видом человека, нашедшего наконец ответ на долго мучивший его вопрос, воскликнул Иван Васильевич. — А я-то думаю, за что Господь наказывает меня?! Теперь все ясно — не миновать нам всем гнева Господня!
Великий князь немедленно велел провести следствие по этому делу, и вот тут-то началась та бесконечная свара, которой теперь он уже был сам не рад. Начали рыться в книгах, и нигде не нашли указаний на то, как следует ходить с крестами. Собрали все белое духовенство. Разгорелся ожесточенный спор. Недовольные митрополитом немедленно использовали этот случай как повод для злых нападок на главу церкви. Митрополит пришел в ярость. Великий князь, не желая отступаться от своего слова, велел призвать для разрешения спора мудрейших и уважаемых мужей церкви: молодого, но многоумного чудовского архимандрита Геннадия и убеленного сединой, но красноречивого и энергичного владыку ростовского, архиепископа Вассиана. Те поспешили на зов, но с их появлением спор достиг высшего накала и перешел всякие допустимые границы. Молодой архимандрит, известный железной непреклонностью в догматах греческого закона и, между прочим, человек, считающий себя достойным более высокого положения, немедля встав на сторону великого князя, ополчился против митрополита Геронтия, прямо назвав его действия еретическими и богопротивными. Старик Вассиан, суетясь и вскакивая с места, позволил себе резкие и язвительные выпады не только против архимандрита, но даже против самого великого князя. Геронтий, доведенный в конце концов до исступления, вышел из себя, рассвирепел и с такой силой ударил митрополичьим посохом о дубовый пол, что пробил в нем дыру, через которую потом в гридню великою князя стали лазить мыши.