Служу Родине. Рассказы летчика
Шрифт:
— Я болею, Ваня. Надо тебе прирабатывать. Придётся уйти, сынок, из школы. Определил тебя подпаском к дяде.
Я — в слёзы. Отец нахмурился. Ему не хотелось, чтобы я школу бросал, но заставляла нужда. И пришлось мне наутро отправиться в соседнюю деревню, где дядя работал пастухом.
Школу никак не могу забыть. Днём ещё ничего — забегаешься, отвлечёшься, а вечером не находишь себе места. Первые дни дядя строго следил за мной, не отпускал ни на шаг. Но через две недели он послал меня после обеда пасти несколько коров на выгонах у деревни, а сам погнал стадо в луга.
Вижу, коровы мои в безопасности. Осмотрелся — никого кругом нет. И недолго думая побежал домой.
Отец
— Что хочешь, папаша, делай, но возьми меня обратно.
Отец, ни слова не говоря, слез с лежанки, снял со стены верёвку и крепко меня выпорол. За самоволие. Я даже не заплакал. И отец сдался:
— Ничего, видно, не поделаешь. Учись!
В то же лето отец сказал мне:
— Денег у меня нет. Если хочешь купить карандаши да краски — сам заработай. Вон кулак с нашей улицы созывает малых ребят на очистку двора. Может, что и даст.
Кулак жил неподалёку от нашей хаты, был очень богат и, как все кулаки, славился жадностью. Мои старшие братья батрачили на него. Колхоза тогда ещё не было.
Нанялся и я к нему. С утра до темноты убирал двор: таскал навоз, мёл, скрёб. За целый день мне не дали ни кусочка перекусить; недаром говорит старинная поговорка: «От богача не жди калача».
И уплатил мне кулак за всю работу… одну копейку.
Во мне кипела злоба. Я решил, что больше не буду батрачить на ненавистного богатея. Но семья у нас была большая, отец болел. И я опять пошёл к кулаку. Целый день гонял на молотилке лошадей по кругу. К вечеру устал, проголодался, но был доволен: на конях накатался вволю и денег, верно, заработал — уж на этот раз, думаю, кулак проклятый заплатит получше.
Как же я был разочарован, как возмущён, когда за весь день работы на току получил кусок хлеба с тухлыми шкварками! Я швырнул подачку, повернулся и ушёл.
5. ГОРЯЧИЕ ДНИ
По вечерам к нам часто заходил наш сосед, большой друг отца, Сергей Андрусенко. Человек он был замечательный — партизан гражданской войны, крепкий большевик, неутомимый сельский активист. Я его очень любил. Шутки и прибаутки у него с языка не сходили, но больше всего нравились мне его рассказы о ратных делах, о стойких и отважных партизанах, о боях с врагами Родины. Как сейчас вижу его моложавое загорелое лицо, живые, выразительные глаза. У него военная выправка, и хоть он не особенно высок, но вид у него внушительный. А рассказывает он, как никто. Я готов слушать его часами. Когда он кончает рассказ, упрашиваю его:
— Ну ещё, дядя Серёжа!
Он улыбнётся, ласково потреплет меня по голове и, если не спешит, непременно расскажет ещё какой-нибудь интересный случай из своей жизни.
Таких людей, как Сергей Андрусенко, в нашем селе было немало. Все они горячо поддерживали колхозную перестройку деревни.
Помню многолюдные сходки, пламенные речи бывших партизан, оживлённые разговоры на улицах, не замолкавшие до полуночи, и взволнованные слова отца: «Теперь у людей открылись глаза — поняли, что кулак на батрацком труде наживается». Помню радостные лица моих односельчан после собрания, на котором было постановлено организовать колхоз и назвать его «Червоный партизан» [2]
На селе было много комсомольцев-активистов; они деятельно помогали коммунистам и колхозному активу проводить такое великое преобразование деревни, как коллективизация.
Мой брат Александр, активист-комсомолец, целые дни проводил в сельсовете, в поле, на сходках. Он одним из первых записался в колхоз и стал работать там счетоводом. Приходил поздно, нагруженный бумагами, работал долго, и я сквозь сон слышал, как он щёлкает на счётах и рассказывает отцу о событиях дня.
С рассветом Сашко уже бывал на ногах. По дороге в правление колхоза он часто заходил к коммунисту Максимцу, который жил неподалёку от нас, и советовался с ним, как со старшим товарищем.
Как-то иду с ребятами из школы. Смотрю — по улице тянется вереница телег. В гривы лошадей вплетены ленты, а на свежевыкрашенных дугах большими красными буквами выведено «ОКЧП» — ображеевский колхоз «Червоный партизан». Мы, конечно, побежали вслед за телегами. Колхозники подсадили нас, и мы важно проехали по всему селу. В этот день были организованы колхозная конюшня, колхозный двор.
Стал достоянием колхоза и большой яблоневый сад, расположенный посреди села за высокой оградой.
Сад — краса нашей деревни. Его видно издали, с полей и лугов. Особенно он хорош весной, когда цветут яблони. До революции это было небольшое дворянское поместье, но и после долго ещё садом пользовался родственник помещика.
Бывший барский дом, обвитый хмелем и диким виноградом, с бассейном перед парадным входом, был отремонтирован. Здесь разместилось правление колхоза.
Народ шёл в колхоз дружно, но всё же нашлось несколько продажных душонок, которых кулаки, затаившие зло против советской власти, смогли подкупить. Они покушались на жизнь активистов, подготовляли и ограбление колхозной лавки.
То были тревожные дни. Мать беспокоилась за Сашко. Говорили, что у бандитов есть оружие. Всё село поднялось на борьбу с ними. Была организована облава. Одного бандита удалось поймать быстро, а другой скрылся в жито. Сельчане помчались по его следам. Я в это время стоял с мальчишками у околицы. Вижу, по огороду бежит Максимец с ружьём. Мне почему-то сразу вспомнились рассказы дяди Сергея о партизанах, и, забыв о том, что нам, ребятам, строго наказано в эти дни не выходить за околицу, я бросился за Максимцем. Подбежал к роще. Там стояло несколько комсомольцев. Не успел кто-то из них крикнуть мне: «Куда ты, хлопец, отправляйся обратно!», как раздалась стрельба. Один из комсомольцев взобрался на дерево для разведки. Мимо него просвистела пуля. Это отстреливался бандит, которого обнаружил Максимец. Потом всё стихло, и я увидел Максимца и ещё двух сельчан: они тащили за собой угрюмого детину с вороватыми, злыми глазами.
У нас, ребятишек, в ту пору настроение было воинственное: мы играли в войну, облаву и мечтали поймать настоящего бандита. Я с нетерпением ждал писем от старшего брата Якова — он служил в пограничных войсках в самом южном районе нашей страны, в Кушке. Он писал о борьбе с нарушителями границы. Отец вслух по многу раз подряд читал его письма родственникам и соседям. И дядя Сергей Андрусенко после этого всегда вспоминал боевые дела в гражданскую войну. Настоящий праздник был дома, когда брат Яков прислал свои фотографии. Он стал неузнаваем: в ладно сшитой красноармейской шинели, возмужавший и, главное, с саблей в руках. Я не мог глаз отвести от этой сабли.
…После того как Максимец поймал бандита, я ходил по пятам за ним и за комсомольцами-активистами. Недели две спустя из района приехали агрономы. Сельчане вышли с ними в поле на митинг. Побежал и я.
Вдруг Максимец оглянулся и подозвал меня:
— А ну-ка сбегай за Ниной Васильевной да зайди в сельсовет — скажи, что через час приду на собрание.
Я помчался со всех ног. Прибежал, запыхавшись, в школу. Нина Васильевна улыбнулась, глядя на меня, и сказала:
— Да ты у нас связным сделался!