Служу Советскому Союзу 2
Шрифт:
— Но это же…
— Это для дела, — отрезал Корнев. — Пока что можешь связать своих бойцов, чтобы они не убежали, как очнутся. Мои-то точно не убегут, пока не разрешу…
Глава 12
Четырех уголовников быстро определили на место будущего жительства. Вряд ли кто о них будет грустить. Я точно не буду. Возможно, быстрому определению помогли связи Пантелеймона Борисовича.
Месяц моего обучения подходил к концу. В загипнотизированном состоянии я провел не один час. За это время Пантелеймон Борисович внедрял в мою голову целые пласты информации
Также много занимались обучению внимания, памяти. Чтобы каждая увиденная деталь въедалась в «Чертоги разума» и при необходимости могла быть изъятой. Особенно Пантелеймону Борисовичу нравилось одно упражнение под названием «секретарский стол». Он вываливал на стол целую кучу скрепок, кнопок, карандашей, монет и прочей мелкой белиберды. После этого разравнивал в произвольном порядке и звал меня из соседней комнаты.
Сперва я запоминал расположение предметов в течение полуминуты, после чего всё это мешалось в одну кучу, и я должен был разложить всё так, как лежало. За неправильно положенную деталь следовало наказание — десять отжиманий.
Вроде бы немного, отжаться всего десять раз. Но когда ошибешься раз пять, а потом снова последует «секретарский стол» и ещё раз… и ещё… Порой доходило до того, что руки не слушались и я падал на пол. Однако, физические упражнения вкупе с умственными давали о себе знать и вскоре я мог без ошибки выполнить упражнение.
Как только пять раз выполнял упражнение на «отлично», так тут же добавлялось ещё семь предметов, а время сокращалось на пять секунд.
Подобная игра довела до того, что я мог за пять секунд выхватить расположение двухсот предметов на столе, а после их разложить в том же порядке.
Не скажу, что это было просто, но я всё-таки сделал это. После этого дождался одобрительного кивка от Пантелеймона Борисовича.
Высшей награды…
— Да, не плохо. Совсем неплохо. Но это только верхушка айсберга, дальше будет больше… Так что не расслабляйся, Борис!
— И не думал расслабляться. Всегда готов к новым свершениям, — ответил я.
— И убери с лица эту самодовольную ухмылку. Она порой бесит, — покачал головой Корнев.
В ответ я улыбнулся ещё шире. Дальше последовали иные упражнения. И в самом деле «секретарский стол» был всего лишь верхушкой айсберга. Упражнения на концентрацию, внимание и память выматывали порой сильнее физических занятий. Запоминание документов шло вкупе с «алхимией», как я её называл. «Алхимия» состояла из обучения растениям, приготовлению природных ядов и прочего того, что могло пригодиться в моём будущем.
Заодно Корнев обучал меня физическим упражнениям — двигаться, ходить, бегать. Особенно мне запомнилось одно упражнение.
Корнев научил, как вызывать замедление пульса, как растягивать дыхание, как ускорять сердцебиение… И вот в один из таких вечеров он кивнул мне на дверь:
— Пойдем. Посмотрим, насколько ты ловок.
Он оделся для выхода на улицу, потушил свет. В окно заинтересованно заглядывала полная луна. Благодаря упражнениям глаза так быстро привыкли к темноте комнаты, что в лунном свете окружающее пространство выглядело так же, как и при ярком солнечном свете.
Ночь встретила морозным потрескиванием, искорками блестевшего снега и холодным сухим ветром. Несколько вдохов, разогревающих
Корнев жестом показал следовать за ним. Легко перемахнул три метра до забора, и по поперечине в сторону леса. Пробежал словно по твердой земле за уезжающим автобусом, так же уверенно и прямо. Я попробовал повторить его прыжок, но немного не долетел до забора и провалился по колено в наметенный сугроб. Пока забрался на поперечину — Корнева и след простыл.
Аккуратно переставляя ноги по высеребренной морозом балке, я дошел до края забора. Корнева нигде не видно. Как волоски на ноге великана, под забором торчали голые прутья малинника. Несколько сморщенных ягодок стойко противостояли ветрам и морозам, они висели бордовыми сережками на черных прутьях. По жесткой корке наста тихо струилась поземка, наросшие сугробы похожи на буруны с картин Айвазовского. Не хватало смелого кораблика, летящего между ними и мечущихся чаек.
Поэтические изыски прервало появление Пантелеймона Борисовича. Отстранившись от ствола высокой березы, он поманила за собой. Я тоже постарался не оставлять следов, но ноги проваливались сквозь твердую корку. Два раза тело погрузилось по пояс в сыпучую массу, пока я дошел до «сэнсэя».
— Эх, Борис, оглянись назад — прошел, будто ребенок специально долбил наст! Поступь должна быть легкой и невесомой, для этого центр тяжести переносится ближе к солнечному сплетению, — Корнев прошел по заснеженной площадке.
Как пушинка пролетел над белыми барханами, сколько ни смотрел — ни следа прохождения по природной простыне не обнаружил.
— Пантелеймон Борисович, круто! Научишь, как это делать?
— Конечно, научу, но тут надо мозгами поработать, а не только телом. Представь себя перышком, что невесомо струится в потоке воздуха. Пухом от неоперившегося цыпленка в пыльном завороте ветерка. Самым легким дуновением на лобик ребенка. Вот с такими мыслями и смещенным центром тяжести попробуй пройтись, — Корнев кивнул на свой танцпол.
Я выдохнул, закрыл глаза, мысленно поднял центр тяжести до уровня лба, представил свое тело в невесомости, и попробовал протянуть тело за скользящими ногами.
Перышко! Пушинка! Ветерок!
Хрясь!
Увы, не получилось — тело провалилось по пояс, да ещё и ртом зачерпнул порядочную пригоршню снега. Пока вылез, да отплевался, Корнев вальсировал по снежному покрову, подобно королю на балу, даже мурлыкал под нос что-то вроде «Вальса цветов» Чайковского. Я замер, глядя на него.
— Видишь, Борис, как это легко? Повторяй за мной, раз шажочек, два шажочек. Как в детстве, — Пантелеймон Борисович с ухмылкой цапнул за руку.
— А если я упаду, замерзну и помру молодым? — первый же шаг оказался провальным.
Рыхлый снег встретил радостным скрипом, под колено ударила жесткая корка. В лесу прокаркал невидимый ворон. Словно рассмеялся над недотепой…
— Не упадешь, ведь я тебя поддерживаю, а если навернешься, то поднимешься. Русские всегда поднимаются, — Корнев крепко сжал руку. — Сосредоточься, тебе никто не мешает.
Я сосредоточился на том, что рука Пантелеймона Борисовича забирает весь вес, и мое тело становится невесомым. Сделал шаг. Наст не проломился. Сделал другой, третий. Старался дышать через раз, чтобы неосторожным дыханием не прожечь тонкую снежную ткань.