Смех баньши

— Может быть, это действительно лучший выход, — сказал я мрачно.

— Лучший — это не то определение, — возразил отец без тени привычной иронии. — Но вполне возможно, что теперь единственный.

Сквозь потрескивания

маленького, до смешного древнего и поэтому практически не поддающегося прослушиванию современными методами приемника, назойливым фоном пробивалась тревога. Да что там говорить, мы и до сегодняшнего дня были уже всерьез взвинчены тем, как в последнее время развивались события.

А началось все… Дай бог памяти — меньше года тому назад.

До того все опасности, которыми грозила нам жизнь, были словно лишены реального веса и материи, бесплотны и субъективны. Мы беззаботно пускались в крестовые походы собственного исследовательского любопытства, удовлетворяя его более чем сполна, и называли это работой. Мы переносились в любой нужный нам день и час достаточно далекого прошлого — отдаленного от нас не меньше чем на полстолетия, и в любую интересующую точку пространства в этом прошлом. Мы могли перемещаться туда физически, целиком, что случалось, впрочем, довольно редко — это и невыгодно и опасно, или посылать к черту на кулички только свое сознание, так называемую психоматрицу, внедряя ее в ни в чем не повинные мозги какого-нибудь «аборигена» и наблюдать за происходящим, не выдавая своего присутствия, или устанавливая в некоторых случаях свой временный контроль над чужим разумом. Звучит не слишком красиво? Да, пожалуй. Слыхали когда-нибудь об одержимости злыми духами? Примерно в том же роде. Но наука, как и искусство, требует своих жертв. Можно свести их к минимуму, но трудно устранить совсем. И что особенно приятно во втором «нематериальном» способе, психоматрица может находиться в чужом сознании сколь угодно долго, хоть годами (правда, такие продолжительные рейды не очень хорошо отражаются на психическом здоровье и лучше ограничиваться месяцем-другим, хотя их не всегда бывает достаточно), а когда возвращается — о, прелесть! — родное тело постарело всего на несколько минут. Такое время требуется машине на совершение своих бесхитростных операций по отправке «злого духа» к пункту назначения, поддержки связи с ним и возвращению домой из любого положения — стоит лишь употребить условленный пароль, вслух, или сосредоточив на нем все мысли, или просто скончаться. То есть, скончается, конечно, только носитель, а «злой дух», в аварийном порядке, сей момент окажется в своей надежной гавани, заботливо подхваченный нашей доброй феей — довольно громоздким сооружением Станции практического изучения истории человечества «Янус-1», уютно окопавшейся на Луне, естественном спутнике той самой Земли, которую, несмотря на некоторые новомодные теории, можно по праву считать колыбелью цивилизации Homo sapiens. Изящно, мило, безопасно. Кроме риска возомнить о себе бог весть что или просто потерять всякую ориентацию в пространстве и времени и адекватное восприятие действительности и слететь с катушек. Чем многие наши предшественники и закончили свою блестящую карьеру. Но это личное дело и право каждого, сходить с ума, как и когда ему вздумается. Меж тем, мы имели все основания наслаждаться жизнью, занимаясь увлекательным, почти волшебным любимым делом.

Сами мы называем нашу гавань просто Станция или «Янус», никогда не употребляя между собой порядковый номер. Он не имеет смысла. Никакого другого «Януса» не было и нет, ни даже подобного ему. Он был и остается единственным аппаратом перемещений во времени, артефактом своего рода. Когда-то полагалось, что причина этому, с одной стороны, невероятная дороговизна его постройки и поддержки, с другой — секретность, которой он окружен на всякий случай. Хотя наши обычные манипуляции были, как правило, совершенно безопасны. Ведь время движется бесчисленным множеством параллельных потоков. Перемещаясь в прошлое, мы затрагиваем лишь бесконечно малую часть их, беспорядочно, и никогда не попадаем в свой реальный поток уже свершившейся истории, а в тот, где наше вмешательство не рушит причинно-следственные связи, а просто становится еще одним фактором для дальнейшего хода событий, ведь в какой-то степени сам факт перемещения вычленяет новую ветку истории, которая развивается дальше вполне самостоятельно. Поскольку каждое мгновение само по себе несет в себе количество вариантов развития событий, стремящееся к бесконечности, то ничего страшного не происходит. Просто где-то в природе заложена возможность таких перемещений, как нечто вполне естественное, пусть и редкое, да и вести себя в чужом мире мы всегда стараемся по возможности аккуратно. И на нашей истории, а следовательно, на самой реальности, в которой мы существуем, это никак не отражается.

Не должно отражаться. Но все это — лишь до какой-то степени. У всего

на свете есть свои границы. И один из нас, год назад, попытался переступить эту черту. Весь наш мир мог перестать существовать — в известном себе качестве. Среди «почти бесконечности» есть и такая, совсем немалая, вероятность. Чтобы этого не произошло, пришлось приложить значительные усилия, задействовав еще и собственных двойников из совершенно нейтрального времени — чтобы дотянуться до того, которое оказалось от нас надежно заблокировано. Это был тот еще номер — с вынужденной временной потерей памяти, вернувшейся только в самый разгар Варфоломеевской ночи, потерей того же «драгоценного времени», массы преимуществ, почти всякой связи с «Янусом». Все мы рисковали никогда не вернуться, даже в случае удачи. Но мы вернулись.

Мир достаточно привык к тому, что «Янус» не представляет собой опасности для него, и мы ни словом не давали понять, что это может быть не так. В конце концов, с полной достоверностью трудно было что-либо сказать о совсем малоизученном предмете. А слухи породили бы ненужную панику.

Но месяц назад «виновник торжества» наш старший коллега полковник Линн бежал из психиатрической клиники на Марсе в неизвестном направлении. И совсем недавно его мертвое тело обнаружили «прекрасно сохранившимся» в леднике, в одной из заброшенных рудных шахт, не особенно далеко от лечебницы.

Несчастный случай? Самоубийство?

А за несколько дней до того, как его нашли, пропал его бывший невольный сообщник лейтенант Карелл, отправившийся на каникулы в Райские Кущи на Веге-15, и так туда и не прибывший. Его не оказалось даже в списке пассажиров корабля, на котором он собирался лететь. Он пропал прежде, чем добрался до него.

Совпадение? Довольно неприятное, не правда ли?

И уже некоторое время все громче высказывались рассуждения о том, что проект «Янус» должен быть полностью закрыт. Его использование в целях изучения какой-то там истории представлялось крайне нецелесообразным, пожирающим неоправданные средства и, возможно, «опасным для государственной безопасности». Я лично сомневался, что проект могут закрыть по-настоящему и предать забвению. Больше было похоже на то, что на него решили наложить лапу в неких политических целях, поразмыслив и придя к выводу, что как средство шпионажа, пусть и для спорных сведений минимум пятидесятилетней давности, он принесет больше пользы, чем политически нейтральные научные изыскания. Положение спасало лишь то, что «Янус» не мог быть закрыт или переформирован по воле отдельного правительства. Несмотря на пространственную принадлежность Солнечной Лиге, когда-то его появление наделало такого шуму, что в связи с особой значимостью для человечества, деятельность его могла регулироваться только решениями Космополитического Союза. А уж там никто не собирался соглашаться с тем, что Станция «Янус» может быть отдана во владение какому-то одному государству.

Но темные слухи только раздражающе крепли. И вряд ли тут были одни лишь теоретические выкладки. И в том, что опять исчезли именно Линн и Карелл, оба замешанные, пусть и в разной степени, в не такой уж давней авантюрной попытке «изменить историю», напрашивались слишком печальные в своей прямоте выводы.

Итак, Ралес Линн был мертв. Я как раз возвращался с Марса, после освидетельствования мертвого тела, найденного в обледеневшей шахте. Это был действительно Линн. И впечатление у меня осталось на редкость тягостное и тоскливое, несмотря на то, что в разных диких временах и не на такое насмотришься. Но дело в том, что это было наше время, а не чье-нибудь еще.

Здание морга выглядело торжественно и светло, как дворец бракосочетаний, утопающий средь пышной, буйно цветущей зелени. Марс — планета, пораженная культом идиллии, изящества и света, с несколько мещанским буколическим вкусом. Неудивительно, что именно здесь обретаются многие из пользующихся самой высокой во всей Солнечной Лиге репутацией клиник.

В просторном фойе, куда я вошел из сада, меня встретил Пил Лизи, молодой врач-психиатр, свидетель, присланный от лечебницы, не сумевшей уберечь Линна от него самого. Что ж. В конце концов, и мы когда-то не справились. Вид у Пила был ужасно расстроенный. Я чуть повеселел при виде знакомого лица. Пила я знал еще со школьных лет. Он был на несколько лет старше, но мы дружили, возможно, я интересовал его как некий занятный экспонат, не считая пары курсов, которые шли у нас одновременно, несмотря на уровни — из-за разницы специализаций.

— Привет, Пил.

— Привет, Эрвин. Вот, решил тебя дождаться, — сказал он немного смущенно.

— Да? Очень мило с твоей стороны. Как поживаешь?

— Любопытно было бы узнать твое мнение по этому поводу, — проговорил Пил, вряд ли имея в виду то, как он поживает. — Пошли, пока они вообще не передумали. — Как-то растерянно поглядывая по сторонам, он подхватил меня под руку и потянул за собой. Я изумился.

— Пока не передумали? Как это? О чем это ты?

Пил печально вздохнул.