Смех баньши
Шрифт:
— Да вы что делаете, черт побери! — заорал Неизвестный в ужасе и ярости.
— Считайте, что спасаю вашу карьеру, — отозвался я, разрывая листок на части, прежде чем он успел его отобрать.
Судя по выражению его лица, он вовсе не был согласен с моим заявлением. Какой-то момент я был уверен, что он попытается свернуть мне шею. На самом деле, я нечасто позволяю себе такие выходки, но постоянное подспудное ощущение вездесущей угрозы настраивало меня на агрессивный лад. Всего в нескольких шагах от меня находился труп человека, погибшего из-за того, что он был одним из нас. Это что-нибудь да значило. Я скомкал клочки бумаги и демонстративно сунул их в карман. Неизвестный сузил глаза до маленьких щелочек, по-бульдожьи выдвинул челюсть, и с усилием снова совладал с собой.
— Вы за это ответите, — буркнул он уже без особенного энтузиазма и отвернулся. — Увезите тело, все свободны.
Пил молчал и пыхтел, пока мы не вышли из здания морга на свежий воздух. Метеослужбы работали на славу и солнце сияло вовсю. Марсианская атмосфера вот уже несколько столетий считается одной из наилучших для Homo sapiens во всем населенном космосе. Здесь Пил вдруг воодушевился и хлопнул меня по плечу, застав врасплох, пока я ворошил свои мрачные мысли.
— Здорово ты их! Черт возьми, они так и позеленели! А возразить ничего не смогли!
— Не смогли? — Я был подавлен, напуган и зол, и никакой моральной победы за собой не чувствовал. Что за вести я мог теперь принести? — О чем ты, Пил? Я видел больше, чем лицо трупа всего мгновение… — Я покачал головой и замолк.
— Я и этого не видел, — напомнил Пил. — А с ним… С ним что-то не так?
— Да нет, ничего особенного в глаза не бросается. — Я двинулся было по дорожке к выходу из сада, но Пил забежал вперед и преградил мне путь.
— Эрвин, погоди. Что ты увидел?
— Ничего. — Я остановился и посмотрел в его честные встревоженные карие глаза, на честном открытом круглом лице под соломенной взъерошенной шевелюрой. Стоит ли полагаться на старого школьного приятеля или лучше его пожалеть? Я избрал второе и попытался получше замаскировать истинные чувства. — Разве я должен был увидеть что-то не то, чтобы расстроиться? Я же сказал — все у него на месте. Но все-таки то, как он выглядел, безумие, эта смерть… Он ведь был одним из нас. Что уж тут непонятного?
Пил ковырнул мелкий гравий носком светло-желтого ботинка.
— Он всех вас ненавидел. Просто смертельно.
— С его точки зрения — было за что. Но эта точка зрения была всего лишь болезнью. Мне действительно жаль его.
Пил, упорно глядя вниз, врылся в гравий глубже.
— А ты заметил, — спросил он вполголоса, — что у него были подгримированы губы? Чтобы не так бросалось в глаза, что они все искусаны? Просто растерзаны.
Я поморщился. Пил поднял заговорщицкий взгляд.
— Выходит, заметил, — заключил он.
— Тут нет ничего странного. Конечно, его по возможности привели в порядок, прежде чем показывать. Может, все-таки, пойдем?
Пил с досадой топнул ногой.
— Ты действительно не понимаешь или просто прикидываешься? Впрочем, ответ я и сам знаю. Перестань. Ты же знаешь, что мне можно доверять. Все знают, что ваш «Янус» — сущий ящик Пандоры. Я только хотел спросить — Линн бредил изменением истории оттого что спятил, или спятил от того, что ее и впрямь можно изменить?
— Пил, это ведь ты у нас психиатр. Только не сходи с ума, хорошо?
— Значит, ты мне не скажешь? Возможно это или нет?
— Невозможно.
— Ты мне не доверяешь!
— Дружок, ты дал мне два варианта ответа, и один тут же отмел. Какой смысл в твоих вопросах и моих ответах? Мы все слышим только то, что хотим.
— Да, конечно, — проговорил Пил как-то тоскливо. — Значит, мне так и не убедить тебя в том, что играть с огнем опасно? Даже если сезон охоты на лис уже открыт?
— Каких лис?
— Посмотри в зеркало, на свои волосы и на рыльце в пушку, лис Эрвин. Повторяю то, что сказал в начале. Ты можешь кончить так же плохо как Линн. Будь благоразумней и не зарывайся.
— Ладно, ладно, — усмехнулся я. — А знаешь, ты сам параноик. Я-то думал, это только у нас скелеты в каждом шкафу и чертики под кроватью. Ан нет. У психиатров тоже!
Он выдавил жалкое подобие улыбки.
— Ты вечно любил всех смешить. Когда ты летишь обратно?
— Билет заказан на завтрашнее утро. Я не ожидал, что смотреть будет настолько не на что.
— Ну, тогда прощай.
— А ты что, остаешься здесь?
— У медиков всегда есть дела в самых неприятных местах.
— Ну, тогда счастливо. Может, позже увидимся.
— Обязательно, — пообещал он.
II. «Горгулья»
И почему я солгал насчет завтрашнего утра? Ведь уже точно знал, что настолько тут не останусь. Как будто играл на кого-то постороннего, кто мог нас слышать. Прямиком из морга я отправился в порт, предварительно связавшись с гостиницей, с заявкой прислать туда же мой багаж, который так и остался нераспакованным. Мне больше нечего было здесь делать. Пил переживет, даже с облегчением. Ему наши странности и так поперек горла, мне его намеки да пророчества — тем более.
Все складывалось как нельзя удачней. Я вылетел без всяких задержек, меньше чем через час, на корабле какой-то частной компании с очаровательно-ностальгическим названием «Горгулья». Я поудивлялся про себя — неужели кто-то еще помнит, что это такое, или просто нашел в словаре слово постраннее, и настроение у меня несколько поднялось. Крылатый каменный кошмарик обернулся чистеньким, уютным, комфортабельным суденышком, рассчитанным менее чем на сотню пассажиров. Очень удобно, почти знак свыше, народу оказалось немного и в «купе» я оказался в приятном одиночестве.
Самое время поговорить с родными и близкими.
Линор ответила на вызов сразу же.
— Привет. Ты что, караулила сигнал?
— Ничего подобного. Я случайно подошла. Наверное, родственная телепатия.
Что ж, такое у нас случалось, хоть были мы не совсем близнецами, выращивались чрезвычайно занятыми родителями в разных пробирках и даже «родились» с разницей в четыре дня. Догадайтесь, кто младшенький. Правильно, это мне пришлось дольше сидеть в инкубаторе. Считается, что девочки развиваются быстрее. Однако мы с Линор так толком и не разобрались, кто же из нас кому покровительствует. У каждого было свое мнение на этот счет.