Смех Циклопа
Шрифт:
– Лукреция, я задам вам глупый вопрос, на который вы можете не отвечать. Так ли уж нам было нужно приходить сюда?
– Я тоже развиваю «женскую интуицию», Исидор.
– Очень хорошо. И кого вы подозреваете?
– Одного из клоунов. Все-таки очень полезно понаблюдать за таким количеством потенциальных убийц, собравшихся в одном месте, в одно время и при обстоятельствах, довольно схожих с обстоятельствами гибели Дария. Знаете поговорку: «Преступник всегда возвращается на место преступления».
Исидор пожимает плечами.
– Тридцать секунд, – раздается голос из громкоговорителя.
Лукреция указывает на пожарного, сворачивающего самокрутку:
– Кстати, именно этого пожарного, Франка Тампести, я первого опрашивала после убийства. Доверьтесь мне хотя бы раз, поведем расследование моими методами.
Исидор поднимает брови.
– Не уверен, что это хорошая идея. Меня терзают нехорошие предчувствия. Как только питбуль отвернется, нужно убираться. И понаблюдать из какого-нибудь укрытия.
Громкоговоритель снова оживает.
– Пять, четыре, три, два, один. Тишина на площадке. Мотор! Начали!
Звучит симфоническая музыка. Один-единственный прожектор освещает медленно разворачивающийся над сценой гигантский портрет Дария.
Церемониймейстер Стефан Крауц выходит к публике. Зал аплодирует. Он ждет тишины.
– Когда я впервые увидел Дария, то сказал ему: «У вас ровно три минуты, чтобы рассмешить меня» – и включил хронометр. Он заставил меня расхохотаться через пятьдесят шесть целых и две десятых секунды. Его уже нет с нами, но магия его жива. Двадцать лет спустя я не боюсь сказать, что Дарий смешил меня всегда. И будет смешить людей еще долгие столетия.
Зал аплодирует.
– Дарий бессмертен. Он навсегда останется в сердцах тех, кто видел его выступления. Но я хорошо знал его лично, и могу сказать, что за веселой маской клоуна скрывался необыкновенный человек. Человек великой эрудиции, великого благородства, великой смелости. Может быть, поэтому его называли не только Циклопом, но и Великим Дарием.
Зал снова взрывается овацией.
Затем Стефан Крауц зачитывает программу шоу памяти Дария, перечисляя имена комиков, которые выступят, переодевшись в розовые костюмы. Снова звучит музыка, занавес поднимается. Первым выходит Феликс Шаттам, в сопровождении десятка девушек, тоже одетых розовыми клоунами.
Он подражает голосу мастера:
– Привет, друзья, я призрак Дария! Я перевоплотился в Феликса и страшно рад, что после смерти собираю еще больше зрителей, чем при жизни….
В зале слышен смех. Клоуны вокруг Исидора и Лукреции, кажется, испытывают облегчение. Первый парашютист приземлился удачно. Зал оживился, он разогревается. Следующим будет проще.
– Ненавижу имитаторов. Они воруют чужие голоса, – говорит один из комиков. – Хамелеоны. Своих красок нет, они заимствуют чужие.
– Меня Феликс Шаттам никогда не мог рассмешить.
– Ты прав, полное ничтожество.
– Да вы послушайте его! Принимает себя за второго Дария, но ведь давно известно: тот, кто копирует льва, не лев, а обезьяна.
Юмористы усмехаются.
– Когда обезьяна лезет на пальму, всем видно ее красную задницу.
– Он просто жалок. Зал смеется не там, где предусмотрено. Все шутки проваливаются.
Лукрецию удивляет такая недоброжелательность.
Исидор шепчет ей:
– А я вам говорил, что комики жестоки.
– Как и представители всех остальных профессий. Об отсутствующих коллегах всегда говорят плохо. Вы замечали, когда в «Современном обозревателе» обедаешь с кем-нибудь, он обязательно будет перемывать косточки остальным журналистам?
– С юмористами дело обстоит еще хуже – они остроумны по определению. И издеваются более зло.
Лукреция не находится с ответом.
– Так, питбуль исчез. Пошли?
Они хотят уйти, но тут к клоунам подходит Стефан Крауц. Исидор и Лукреция поспешно отворачиваются.
– Номер два. Приготовьтесь, Феликс скоро заканчивает. Освежите грим и становитесь на точку выхода на сцену. Не забудьте дойти до белой полосы, иначе боковая камера вас не увидит.
– Они выходят по порядку, – шепчет Исидор. – Пока очередь дойдет до девятнадцати, мы успеем улизнуть.
Клоуны продолжают комментировать происходящее.
– И все-таки… Все превозносят Дария, а ведь прекрасно известно, что он воровал чужие скетчи, – говорит клоун под номером тринадцать.
– Под конец он даже не давал себе труда воровать лично, его ребята приходили на чужие выступления и записывали хорошие шутки. Таковы крупные мошенники, за них всю работу делают подручные, – добавляет пятнадцатый номер. – Вот и один из них, пожалуйста.
Действительно, появляется «розовый громила», похожий на питбуля, и усаживается в кресло у выхода.
Юморист номер два выходит на сцену. Оставшиеся за кулисами обсуждают его точно так же, как и первого артиста.
– О-па! Первая шутка прошла незамеченной! – говорит тринадцатый номер.
Выступление продолжается, юмористы комментируют.
– Тут он промахнулся, – говорит пятнадцатый номер.
– А тут кусок текста забыл. Это из-за марихуаны. Он слишком много курит, вот память и отшибает. Он сам не помнит своих убогих шуток, – смеется одиннадцатый номер.
– Смотрите, публика не отреагировала на «пережаренного цыпленка»! А ведь это его лучшая шутка. Бедный, все резервы исчерпаны.
Через несколько минут клоун возвращается за кулисы.
– Ну, как это было? – спрашивает он с беспокойством.
– Великолепно! – отвечает тринадцатый номер.
– Ты их покорил. Взял за горло! – говорит одиннадцатый.
– Зал просто шел у тебя на поводу! – подхватывает пятнадцатый.
– Правда? А то мне показалось, что я вдруг забуксовал.
– Ты слишком требователен к себе.