Смех Циклопа
Шрифт:
Поэтому все считают меня жестокой и бессердечной.
В день моего появления на свет я должна была начать дышать, чтобы выжить. И с тех пор я следую этой привычке: дышу, чтобы выжить. Но я не испустила громкий ликующий крик, который издают все младенцы, пускаясь в приключение под названием «жизнь».
Так новорожденный говорит «спасибо».
Младенец кричит, выражая радость оттого, что появился на свет.
Этот
Я издала свой первый крик только сейчас, все это понимают, испытывают облегчение и смеются от радости.
Кое-кто в зале продолжает смеяться.
Исидор стоит неподвижно. Из глаз Лукреции текут слезы.
Красный бархатный занавес, словно щит, наконец опускается перед ними. Они слышат нескончаемые аплодисменты. Тот самый ассистент, который недавно проклинал их, делает жест, изображающий рукоплескания.
Мы не провалились. Мы все-таки добились успеха. Господи! Заставили смеяться толпу! Я победила!
Стефан Крауц появляется перед занавесом. Он ждет, пока публика успокоится.
– М-м… Да, юмор – это иногда и молчание. Как у Моцарта… Тишина после скетча Дария – это тоже Дарий. Но только тишины было недостаточно, и Ванесса сумела дополнить ее личной нотой. Криком боли и плачем по исчезнувшему другу Дарию.
Аплодисменты звучат снова.
– Мы все оценили новую интерпретацию скетча «Стриптиз». Что может лучше всего выразить страдание, как не полное отсутствие игры и просто крик, не так ли? Итак, это были Давид и Ванесса, вы видели их впервые, поскольку, напоминаю вам, эти комики из Квебека специально приехали почтить память великого Дария. Вознаградим их аплодисментами.
Начинается настоящая неистовая овация.
Исидор и Лукреция по-прежнему стоят неподвижно, не в силах придти в себя после пережитого волнения. Их лихорадочно бьющиеся сердца не сразу возвращаются к нормальному ритму.
Лукреция сильно сжимает руку Исидора.
– Я думал, что умру, – говорит он просто.
А мне показалось, что я родилась.
— Американский комик Энди Кауфман проделал то же самое в 1970 году: три минуты молчания на сцене. Ни единого слова, полное отсутствие мимики. И имел успех. В подобных обстоятельствах мы и не могли избрать другой тактики, – произносит Исидор, еле ворочая языком. Он словно бредит.
– Да хватит вам делать вид, что вы все на свете знаете и все предусмотрели. Мы окаменели от ужаса. Вот и стояли истуканами. А закричала я потому…
Потому, что заново пережила свое первое поражение, то самое, что повлекло за собой другие.
— Почему?
– Потому что ожидание стало невыносимым. Пора продолжать расследование.
Они решают вернуться за кулисы и оттуда следить за продолжением шоу.
Остальные комики смотрят на них с каким-то страхом и недоверием.
Ни за что не буду спрашивать, что они думают о нашем выступлении.
Исидор и Лукреция садятся и смотрят на экран монитора. На сцену вновь поднимается Стефан Крауц и объявляет о неожиданном визите дорогого гостя.
– Это друг, коллега и знаменитый продюсер – брат Циклопа, сам Тадеуш Возняк!
Появляется Тадеуш в розовом костюме и бабочке цвета фуксии. Он приветствует публику, прижимая три пальца к правому глазу. Пожимает руку Крауцу, и они дружески обнимаются.
– Дорогой Стефан!.. Можно я буду вас называть просто Стеф? Я помню, Стеф, как Дарий любил тебя и скольким он тебе обязан. Я знаю, что если он смотрит сейчас на нас, то он очень рад этому шоу в его честь, этому залу, полному его друзей и поклонников.
– Спасибо, Тад. Ты действительно отличный парень.
– Не за что, Стеф. Знаешь, в день смерти брата, я сидел здесь, в «Олимпии», в первом ряду. Я вспоминаю его скетч. Он заканчивался словами: «…тогда он прочел последнюю фразу, расхохотался и умер». Я хочу сегодня исполнить для вас этот скетч.
Тадеуш Возняк расправляет листок и читает текст. Последние слова он произносит преувеличенно медленно, с нажимом.
– Он… расхохотался… и… умер.
Зал аплодирует, стоя.
Исидор вытирает лицо, потом протягивает полотенце Лукреции.
Она обессилено говорит:
– Подождите меня. Мне лучше сходить в туалет.
Лукреция толкает дверь с изображением женской фигурки.
Она дергает дверь в первую, а затем во вторую кабинку. Обе заняты.
Только этого не хватало. Я долго не выдержу.
Она начинает стучать в одну из дверей, призывая поскорее освободить кабинку. Голос изнутри просит ее проявить терпение.
Она умывается. Никогда еще ледяная вода не доставляла ей такого удовольствия.
Если бы я родилась в бассейне, мне не надо было бы ни плакать, ни кричать. Я бы просто поплыла. Может быть, поэтому мне так приятно видеть, как плещется Исидор со своими дельфинами. Надо купить нового Левиафана.
Неожиданный шум заставляет ее вздрогнуть. В помещении неподалеку от туалета хохочет мужчина. Хохочет слишком громко. Во власти дурного предчувствия, Лукреция выходит в коридор, идет на звук и останавливается у гримерки Тадеуша Возняка.
Ее догоняют Исидор и пожарный Франк Тампести. Они подходят к гримерке и слышат, что Тадеуш смеется все громче и громче. Лукреция пытается открыть дверь, но та не поддается. Она бьет ее ногами.
Смех, доносящийся из гримерки, превращается в предсмертный крик. Слышен шум падающего тела. Со всех сторон подбегают люди. Пожарный достает связку ключей, но так спешит и волнуется, что никак не может найти нужный.
Догадавшись, что их ждет в гримерке и не желая тратить время зря, Лукреция бросается за толпой поклонников Тадеуша. Они получили автографы и, рассеиваясь, медленно движутся к выходу. Исидор понимает ее замысел и следует за ней.