Смех дьявола
Шрифт:
— Несчастный… Я ничего не могу сделать. Его нужно отправить в больницу. Он потерял слишком много крови.
— Это невозможно, доктор, — сказал Жан. — Если гестапо схватит его, он подвергнется пыткам.
— Я не позволю этого.
— Тогда они арестуют вас.
Доктор Жувенель пожал плечами.
— Жан…
— Я здесь, Рауль, ничего не бойся. Мы в безопасности, тебя перевезут в больницу.
— Я слышал… Не стоит хлопотать… Я умру до этого…
— Молчи… Ты говоришь глупости, ты поправишься…
— Леа… Это ты?..
—
— Я счастлив…
— Не разговаривайте, — сказал доктор, накладывая повязку.
— Доктор… Это больше не нужно. Вы хорошо это знаете… Леа? Ты здесь?..
— Да.
— Дай мне руку… Доктор, займитесь моим братом.
— Делайте то, что он просит, — сказала Руфь.
Жану одна пуля попала в плечо, другая в ляжку, была сильно повреждена рука.
— Вас тоже необходимо отправить в больницу — у меня нет ничего, чтобы извлечь пули.
— Тем хуже. Только перевяжите меня.
— Вы рискуете получить гангрену.
Леа нежно позвала:
— Рауль!.. Рауль!..
— Не кричи, Леа… Я счастлив… Я умираю около тебя.
— Замолчи!
— Жан, ты здесь?
— Да.
— Тогда все хорошо… Леа, я люблю тебя… Жан тоже… — Так лучше… После войны вы поженитесь… После войны она выйдет за тебя, старина… Она всегда предпочитала тебя. Правда, Леа?
— Да, — пробормотала она, словно загипнотизированная его взглядом.
— Леа…
О, как потяжелела вдруг его голова! Мгновенно ей привиделась смерть Сидони… Как он был прекрасен! Он улыбался… Она нежно прикоснулась губами к еще теплому рту.
Когда Леа поднялась, у нее закружилась голова. Она оперлась на руку доктора.
— Полежите.
Лежа она смотрела на Жана, прижимавшего к себе мертвого брата, слезы текли по его щекам. Бернадетта Бушардо и Руфь тоже плакали. Ее же горе душило без слез.
Доктор с помощью Руфи и Леа выкопал около винного склада, в гуще бузины и лилий, могилу. Обернутый в одеяло труп был опущен в нее и засыпан землей. Три часа утра пробило на колокольне базилики в Верделе.
Жан не вздрогнул, когда доктор сделал ему противостолбнячный укол. Он дал ему успокоительное, которое быстро погрузило его в коматозный сон.
Леа проводила доктора Жувенеля до места, где он оставил свой велосипед. Бессмысленно было теперь прятаться, Файяры, несомненно, видели ее.
— Вам немедленно надо уходить отсюда, — сказал он.
— Но куда?
— У вас есть родня в другом месте?
— Да, в Париже.
— Сейчас туда нелегко добраться, поездов мало, однако на вашем месте я все же попытался бы уехать.
— Но я не могу оставить их одних!
— Я над этим подумаю. Если удастся, помогу вам. Я мог бы отвезти вас в Бордо на машине.
— Спасибо, доктор. Я подумаю. Что касается Жана, это не очень серьезно?
— Нет, не очень. Но нельзя, чтобы пули долго оставались неизвлеченными. До свиданья, мадемуазель.
— До свиданья, доктор.
Жан Лефевр проспал до обеда в кабинете Пьера Дельмаса. Он
— А! Ты встал, — сказала Леа, входя. — Тебе не очень плохо?
— Нет. Я сейчас уйду.
— Куда ты отправишься?
— Не знаю. Попробую найти остальных, если они не все схвачены или убиты.
— Что произошло?
— У тебя не найдется сигареты?
Леа вынула из кармана своего платья в цветную полоску старый кисет с табаком и бумагу «Жоб» и протянула ему.
— Вот все, что у меня есть.
Его пальцы дрожали так сильно, что ему никак не удавалось удержать табак на тонкой бумаге.
— Дай мне.
Леа ловко скрутила папиросу, смочила клейкий краешек и зажгла ее для него. Несколько секунд он молча затягивался.
— Все началось в прошлый понедельник, это было 10 июля. Мы с Раулем находились в маки Гран-Пьера. Через Би-Би-Си был получен приказ. Я слышу еще голос диктора: «Тапфор наводит страх… мы повторяем: Тапфор наводит страх…» Морис Бланше повернулся к Максиму Лафуркаду и сказал ему:
— Ты можешь собрать группу прямо сегодня вечером.
Я спросил у Максима, что это значит, он мне ответил:
— Около фермы Бри в Сен-Леже-де-Виньяк будут сброшены контейнеры.
Это была добрая новость, потому что после боя у Сен-Мартен-дю-Пюи у нас почти не осталось боеприпасов. В шесть часов вечера нас собралось двадцать человек вокруг места приземления, пятеро других следили за дорогой, проходящей рядом, а двое остались в грузовичке, укрытом в лесу. Остальные с нетерпением дожидались появления самолета. Наконец через полчаса мы услышали шум моторов «летающей крепости» и зажгли свои факелы. По сигналу три товарища и я бросились к первому контейнеру, который был полон «стэнами» и перевязочными материалами; во втором был табак, снаряжение для диверсий и гранаты. Мы начали открывать третий, когда услышали свисток.
— Это они, — крикнул часовой.
— Поторопитесь, — сказал нам Максим.
Нам удалось погрузить на машину содержимое четвертого контейнера. Максим приказал отступать, когда немцы открыли огонь. Мы присоединились к маки Дюра и только на следующий день узнали, что случилось с четырьмя нашими товарищами.
Жан нервно затянулся погасшей сигаретой. Леа зажгла ему другую. Он продолжал бесцветным голосом:
— Максим остался у места выгрузки с Роже Маньо, Жан Клаве и Эли Жюзан прикрывали наш отход. Они установили между двумя контейнерами легкий пулемет и, пользуясь сброшенными боеприпасами, открыли огонь. Немцы отвечали, но не показывались. Однако четверо полицейских сумели подобраться к нашим товарищам. Наших ранили, они попытались бежать, но было слишком поздно. У них к тому же кончились патроны… Немцы избили их прикладами и, смеясь, наблюдали, как головорезы из полиции пытают их. Они вырвали им ногти, содрали кожу до мышц и наконец заставили их вырыть себе могилы…