Смех дьявола
Шрифт:
— Тяжело?
— В живот и ноги.
— Я иду. Поместите их в операционную. Вы видите, мадемуазель, этого я и опасался — прибытия раненых. Когда нас так мало, что мы не можем обслуживать наших больных.
Врач выписал рецепт.
— Спросите у медсестры у входа адрес дежурной аптеки оставьте ей ваш адрес. Завтра утром я постараюсь зайти или пришлю одного из моих коллег.
— Доктор… а не может быть…
— Нет. Это крепкий малыш, он вполне может со всем этим справиться. Давайте ему регулярно эти лекарства и следите за температурой.
В
— Я хочу есть.
Леа покрыла поцелуями его личико, в ответ он радостно улыбнулся.
— Что случилось? — спросила Альбертина, открывая дверь.
— Все чудесно! Шарль выздоровел, он просит есть.
— В самом деле, добрая новость. Хорошо, что Лаура достала нам немного молока и бисквитов. Я попрошу Эстеллу приготовить ему небольшой завтрак.
Шарль съел бисквит и выпил половину своего молока, потом мгновенно заснул под нежными взглядами четырех женщин.
— Вода есть? — спросила Леа. — Мне хочется принять ванну.
— Есть, но, как всегда, холодная.
Холодная? Вода действительно была очень холодной. Но будь она даже еще холоднее, все равно Леа погрузилась бы в нее с наслаждением, чтобы смыть с себя тоску, которая, как грязь, пристала к ее коже с тех пор, как жизнь Шарля оказалась в опасности. Отчаянно стараясь спасти его, она улавливала критические моменты, когда защитные силы организма ослабевают, и, как колдунья, вливала в него с помощью рук свою силу. Это напряжение изнурило ее. Но теперь она знала, что он спасен.
Тоска и усталость отступали. Леа энергично растерлась волосяной перчаткой, намыленной туалетным мылом, добытом Лаурой. За отсутствием шампуня она вымыла голому мылом и прополоскала волосы уксусной водой для придания им блеска.
Она безжалостно изучила себя в большом зеркале в позолоченной раме, которое придавало изысканный вид простой ванной комнате, облицованной белым кафелем.
— От меня остались только кожа да кости, — громко произнесла она.
Она, конечно, сильно похудела, но изображение, которое она видела в зеркале, отнюдь не казалось ей дурным. С удовольствием она погладила свои груди с затвердевшими от холода сосками, прогнулась в пояснице, как будто услышала голос Франсуа Тавернье: «Какой вид!»
При этом воспоминании она покраснела, вздрогнув от довольствия. Зазвонил телефон.
— Леа, Лаура хочет поговорить с тобой, — крикнула Альбертина через дверь.
— Иду.
Она схватила трубку.
— Алло, Леа?.. Тетя Альбертина сказала мне, что Шарлю лучше… Это правда?
— Да… Жара больше нет… Он немного поел сегодня утром… Ты сможешь достать молока?
— Из-за всеобщей стачки это становится все труднее. Водители грузовиков отказываются ехать в провинцию… Из продуктов можно надеяться достать только мясо, да и то благодаря Французским Внутренним Силам, которые захватили три тысячи пятьсот тонн, заложенных немцами в холодильники Берси и Вожирара. Это я могу для тебя достать, но мне нужны талончики, сейчас очень следят за черным рынком…
— Я завезу их тебе.
— Будь очень осторожной. Начиная с субботы положение изменилось. Вчера и позавчера было много перестрелок в Латинском квартале. Повсюду баррикады. Полицейские и немцы, засевшие на крышах, стреляют по прохожим. Каждый день гибнут сотни, морги заполнены. При этой жаре ты можешь представить себе запах в Нотр-Дам-де-Виктуар, где служат мессы. Здесь складываются гробы перед перевозкой на кладбище Пантэн. Работники Красного Креста — поразительные люди. Они не только занимаются ранеными, но и заменяют забастовавших служащих похоронных бюро… Есть у вас новости от Франсуазы?
— Нет…
— Я волнуюсь за нее. Вчера на площади Сен-Мишель толпа расправлялась с одним коллабо, на это страшно было смотреть… Особенно неистовствовали женщины… Они били его чем попало, истерически крича… Мне сказали, что ему выдавили глаза поперечиной от сломанного стула… Это было ужасно… Если бы ты слышала эти вопли!.. Но отвратительнее всего были зеваки, смотревшие на это со смехом или отталкивавшие солдат ФВС, пытавшихся вмешаться… Алло!.. Ты слушаешь?..
— Да… Почему ты мне рассказываешь об этом?.. Какое отношение к Франсуазе…
Теперь замолчала Лаура, а Леа кричала:
— Алло!.. Алло!.. Ты слышишь меня?..
— Да, слышу…
— Так что же?..
— Они останавливают и женщин, которые спали с немцами.
— И что с ними делают?..
— Кажется, их обстригают…
— Обстригают!..
— Да, так уже сделали в некоторых мэриях… Они привязывают волосы к решетке и рисуют свастику на головах этих женщин, большей частью проституток или потаскушек, выданных своими соседями.
— Но с Франсуазой совсем другой случай!..
— Я это отлично знаю, но не думаешь же ты, что они будут интересоваться ее случаем! Я только надеюсь, что она последовала моим советам и уехала в Германию с маленьким Пьером.
— Ты звонила ей?
— Конечно, но телефон не отвечает. В последний раз я говорила с ней в понедельник утром. К ней приходил немецкий офицер, чтобы отвезти ее в реквизированную гостиницу. Они помещают туда всех женщин в подобных обстоятельствах. Она отказалась уехать с ним.
— Как называется эта гостиница?
— Не знаю, я не запомнила.
— Надо обзвонить все гостиницы.
— Ты представляешь, сколько их в Париже?..
— Нет, но это не имеет значения. Надо сначала справиться во всех тех, которые есть в путеводителе Мишлэна. У Франка есть такой?
— Да… я думаю.
— Пока начни с последних, а я попрошу тетушек поинтересоваться первыми.
— Обрати внимание…
Но Леа уже повесила трубку.
Мадемуазель де Монплейне очень разволновались, когда она объяснила им ситуацию, но Альбертина очень быстро взяла себя в руки и начала названивать: