Смех и грех Ивана-царевича
Шрифт:
Лапина издала звук, похожий на хрюканье:
— Разумом рассудила, память напрягла. Вспомнила, например, как мать один раз сказанула: «Иосиф очень Ксении нравится, она так на него смотрит, что сразу видно — влюблена. Йося тоже к девушке неравнодушен. Из них может получиться хорошая пара». А я ей тогда ответила: «Мечтать не вредно. Только никогда Винивитиновы с домработницей не породнятся. Не надейся, что ты у них в кресле дорогой гостьей сядешь. Мы черные, они белые. Может, Ксюха с Йосей и закрутят роман, но мужа ей родня из своих подберет». Это первое, что мне на ум взбрело. Затем я себя спросила: чего вдруг Иосиф ко мне приходил? Мать детей отняла, меня выселила из своей квартиры хрен знает куда. Все сделала, чтоб нас с дочкой и сыном рассорить, и добилась своего. Катька с Йоськой в Капотне
— Вы уверены, что парень на кровати был Иосиф? — спросил я. — Вроде говорили, труп лежал лицом вниз.
— А кто ж еще? — всхлипнула Майя. — Волосы темные, сам такой длинный. И шалава все имя его твердила: «Иосиф, Иосиф…» Видать, совесть мучить начала.
— Возможно, юношу спасли, — предположил я, — отвезли в больницу, врач зашил раны.
Собеседница кашлянула:
— Там столько кровищи нахлестало — ведро! Все вокруг красным было. Ксюха в сортире тряслась, нож в руках сжимала, а лезвие в бордовых потеках, и у самой одежда в пятнах. Нет, помер мой сыночек, оставил маму сиротой.
Майя попыталась зарыдать, но не смогла выдавить и слезинки. Я, наблюдавший за ней в зеркальце заднего вида, ощутил прилив брезгливости. Принято считать, что все женщины обладают материнским инстинктом, но, похоже, дочь Надежды Васильевны генетический урод.
— И вот еще что… — заговорщицки зашептала она. — Больше я Йосика не видела. Никогда. В прошлом году мамаша юбилей отмечала, и Лидка вечер в ресторане устроила. Сестра вечно к матери подлизывается, ждет, когда та помрет и ей жилплощадь отпишет. Старшенькая вообще-то и так не бедная, а все ей мало… О чем я говорила-то? Ах да, юбилей. Лидка решила в очередной раз к мамочке подкатиться и замутила гулянку в трактире. Сама пришла с мужем и дочкой, позвала Машку, подругу родительницы, Винивитиновых кликнула. И даже меня не погнушалась пригласить.
Майя хрипло рассмеялась.
— Князья наши на тусовку, конечно, наплевали, но подарок сделали — маманя на вечеринке хвасталась цепочкой с медальоном. Дешевка! Если ничего слаще морковки не ела, то сойдет. Доченька моя, красавица Катюша, на банкет явилась, а вот Йоси не было. Я и спросила юбиляршу: «Мать, а где же мальчик дорогой, которого я, ночей не спавши и рук не покладавши, растила? Куда кровиночка подевалась?» Мать даже бровью не повела, сбрехала: «Иосиф решил учиться на капитана дальнего плавания, хочет в загранрейсы ходить. В Москве такого института нет, внук улетел во Владивосток. Звонил в понедельник, расстраивался, что не сможет на юбилее присутствовать. Сессия в разгаре, да и билет на самолет состояние стоит». А сама на Машку, подруженьку свою, косится. Та глаза в тарелку опустила, делает вид, что салат жрет. А чего его с таким вниманием есть? Дерьмо закуска. Лидка, говорю ж, богатая — ей больные вечно конвертики суют, муж бизнесом ворочает, дочь доктором в больнице, навалом денег у них, — а на мамкин праздник пожалела средств. Ни еды вкусной, ни выпивки богатой. Так почему Йоська к бабке не прилетел? Чего Машка аж перекосорылилась? Неужели Лидуся племяннику билет купить не могла? И в институте договориться. Один ответ: убили моего сыночка.
— Вы требовали у Елизаветы денег за молчание? — резко спросил я. — Шантажировали ее?
— Кирилл Алексеевич пообещал, что я каждый месяц буду получать пособие, — не смутилась Майя. — За моральную травму. И я его имела, пока Семен не помер. Жалкие копейки давали. Цены растут, оплата за коммуналку тоже, а мне ни разу денежек не прибавили. Разве это честно? А когда Сеня в ящик сыграл, Лизка перестала бабло отстегивать. Я ей звонила, спрашивала: «Где моя зарплата?» Она сначала блеяла, мол, подожди, в следующем месяце сразу две получишь, но ничего не платила. Потом заявила: «Хватит с тебя. Не один год из нашей семьи деньги уносила и не на хорошее дело их тратила. Все, забудь мой телефон». Я ей ответила: «Лавэ не твои, сама ты оборванкой нищей к Винивитиновым пришла. Это Кирилл Алексеевич велел платить мне за честную работу». А что, разве я не права? Молчать — все равно что служить. Но теперь я язык на привязи держать не стану, всем правду расскажу. Уже начала — тебе вот выложила. И остальным открою.
Я свернул направо. Все понятно. Елизавета Матвеевна перестала платить из таких соображений: словам наркоманки никто не поверит. Майя может сколько угодно твердить об убийстве Иосифа, никаких доказательств преступления у нее нет. Ее заявление об окровавленной Ксении, сидящей на унитазе с ножом в руках, воспримется любым слушателем, как галлюцинация больного человека. И давайте вспомним, что это случилось не вчера.
— Мой любимый сыночек! На кого ты меня оставил… — завыла вдруг в голос моя пассажирка.
Я притормозил у высоких, выкрашенных зеленой краской ворот, посигналил, въехал во двор, увидел двух женщин с инвалидной коляской и расслабился. Сейчас наркоманке сделают укол, отвезут в палату, проведут ей курс детоксикации. Может, Майя воспользуется полученным шансом и, выйдя из клиники, попытается жить без наркотиков?
Сдав истерично рыдающую Лапину медикам и проводив взглядом кресло на колесах, в котором ее увозили, я позвонил Норе.
— Непременно узнаю, в каком институте учится Иосиф, — пообещала та, когда я завершил рассказ.
— И проверьте, пожалуйста, историю об учебе Ксении в Канаде, — попросил я. — Если Майя рассказала правду и девочка действительно убила парня, то становится понятно, почему ее спешно отправили из Москвы. Кирилл Алексеевич сумел замять происшествие. Уж не знаю, куда подевали тело парня, наверное, закопали где-то. Небось старик хорошо заплатил еще и домработнице за молчание.
— Надежда Васильевна очень любила внуков, забрала их у непутевой матери, воспитывала, заботилась о детях. И не подняла шума, когда Ксения лишила жизни парня? Да еще осталась служить в семье? Это странно, — усомнилась Нора. — Я бы на ее месте кинулась в полицию, в газеты, устроила страшный шум и прокляла всех Винивитиновых-Бельских. А Надежда спокойно продолжает варить им кашу на завтрак? Неужто не захотела подать хозяевам яд с витаминами, накапать им цианид в свежевыжатый сок? И взглянем на ситуацию с другой стороны. Семен с Елизаветой не побоялись оставить в доме прислугу, которую их дочь лишила внука? Не подумали, что она может затаить злобу? Ваня, что-то тут не так! Вероятно, Майя выдумала эту историю.
— Но ей за что-то платили, — напомнил я. — Когда я полез на крышу посмотреть на место, откуда упала каменная ваза, случайно услышал, как Елизавета Матвеевна говорила кому-то по телефону: «Все. Больше ни копейки от нас не получишь». И сейчас установил, что этот «кто-то» Майя Лапина.
— Похоже, семья Винивитиновых-Бельских имеет в шкафу не один скелет, а целое кладбище, — резюмировала Нора. — Чую, Семен точно не своей смертью умер, так что копай, Ваня, глубже. Я тоже возьму лопату пошире, вместе мы эту навозную кучу расшвыряем.
Из трубки полетели гудки — Элеонора, как обычно, забыла сказать своему помощнику «до свиданья». Кстати, эта привычка роднит ее с моей маменькой. Но, в отличие от Николетты, Нора романтична. Сравнить семью «князей» с навозной кучей — что может быть поэтичнее?
Глава 19
Следующий звонок я сделал Лидии.
— Простите, пожалуйста, — тут же забормотала она, — мне очень-очень стыдно. Я отвратительно поступила. Спасибо, что позвонили, ваш номер из моего телефона исчез. Отлично помню, что Анфиса мне его прислала, а сообщения нет. Где вы находитесь? Сейчас приеду. Извините, не смогла сдержаться.