Смех сквозь слезы
Шрифт:
– ЧЕЗ.
Полдня думали, что это может быть такое, спросить неудобно, но и в неведении оставаться тоже не по себе, мало ли что за таинственная болезнь? Все же спросили:
– А что это, как расшифровывается?
– ЧЕЗ? Черт его знает.
Старая врач интересуется:
– У вас хороший стул?
Раневская отвлеклась и вопрос прослушала, потому переспрашивает:
– Что?
– Кал у вас хороший?
– Говно, а не кал, доктор.
– Что
– Успокаивал. Это у него двадцатая такая. Должно же, в конце концов, получиться?
– Страдала, что старая, но вчера попыталась отложить по рублю на год. Получилось так мало, что воспрянула духом.
– Я к старости смолоду привыкла, в 22 года старуху играла, загримировавшись. Я столько всяких подлых сыграла, что могла бы и к этому привыкнуть…
– Почему вы не вышли замуж?
– Я не могла спариваться в неволе…
О признаках старости:
– В молодости удовольствия свои, а болезни чужие, в старости наоборот.
– Это ужасно, если все в твоей жизни зависит от тебя.
– Почему, Фаина Георгиевна?
– Даже пожаловаться не на кого!
У Раневской был сильнейший диабет, сплошные запреты на питание, о сладком и говорить нечего.
Жалуется:
– Когда я говорю, что пью чай без сахара, на меня смотрят, будто я что-то украла или скопидомничаю…
– Не все любят Новый год…
– Нет, Фуфа, Новый год любят все!
– Нет, мандарины, пожалуй, его не любят…
Услышав, что от одиночества некоторые начинают разговаривать сами с собой:
– Я пробовала, не получается.
– Разговаривать сама с собой?
– Не получается. Мы тут же поругались, оказалось, что эта сволочь знает обо мне все.
Врач, осматривая Раневскую:
– Спите хорошо? Вас не беспокоят ночные кошмары?
– Кошмаров мне вполне хватает днем.
– У нас в театре удивительные лестницы – в них ступенек вверх гораздо больше, чем вниз, особенно если подниматься уставшей, а спускаться после пинка под зад.
– Если прощать всех врагов подряд, то их ряды не только не поредеют, но станут куда плотней.
– По главной улице пусть проводят без оркестра, важно, чтоб не под конвоем.
– Беречь честь смолоду стоит, только если точно знаешь, что хотя бы к старости пригодится.
По поводу довольно глупого актера:
– У него кариес зуба мудрости…
– NN терпеть не могут врачи, он безнадежно здоров.
– У меня столько надежд на лучшее, что хранить уже негде. Пробовала раздавать, говорят, что своих хватает. Что делать, ума не приложу…
– Душа хочет летать, тело стремится полежать на диване. Из компромисса ничего хорошего не выходит – либо полет низкий, либо тело измучено.
– Со временем функции многих вещей изменились. В сказках скатерть-самобранка целый пир развернувшему ее устраивала. Теперь действует согласно своему названию…
– N халявный уксус не пьет, потому что диабетик.
– Фаина Георгиевна, какое средство для похудения лучшее?
– Зависть.
– Половину жизни прожила с закрытыми глазами из-за мерзости окружающей жизни, потому и шишек столько набито.
– Великий царь Соломон прав – все проходит. Только вот это «все» проходит неодинаково – хорошее быстро и безвозвратно, а неприятности тянутся медленно и все норовят напомнить о себе.
Убедившись, что в кошельке снова пусто:
– Отсутствие денег – это сигнал свыше: надо или прекратить жрать, или начать зарабатывать.
Не желая спорить с режиссером по поводу какой-то сцены:
– Я всегда согласна договориться по-хорошему, если вы обещаете, что будет по-моему.
– Самое дорогое обычно то, что у тебя только отобрали либо ты только что потеряла…
– Весной начинается откорм моли, которая за зиму основательно оголодала в пустых шкафах без шуб.
Принеся из магазина тощего синего цыпленка:
– Купила птицу счастья, только то ли у нее период линьки, то ли кто-то успел на подушку ощипать…
– Время течет неравномерно – лучшие годы сначала впереди, потом вдруг оказываются позади… Получается, что эти самые годы мелькают, как деревья за окном курьерского поезда.
– Люди нелогичны. Заявляют, мол, мне бы ваши проблемы, предлагаю поделиться – шарахаются в ответ.
О знакомом:
– Он добрый человек – никогда не упустит возможности сделать добро за приличное вознаграждение.
– В собственном мнении он Эверест, а присмотришься – прыщ на жопе!
– Люди беспрестанно жалуются на жизнь, но при этом цепляются за нее, как только могут, даже те, для кого она невыносима.